Я застыдился было настаивать, что мать Марфа-Мария кривила душой. Ведь только что другая Марфа-Мария три раза подряд похоронила сына Дмитрия. Новая Марфа сама едва успела упокоиться во Христе и остыть от беспокойного мужа, как в Москве людей стали есть поедом в прямом смысле и без соли. И теперь отдать своего мальчика в Москву? Хоть и в цари? Нет, это получалось страшнее, чем сейчас в армию.

Ну, так наши делегаты почти силой заставили монахиню с сыном пойти за ними в церковь под неусыпное око господне. Ну, хоть послушать, чего и как. В церкви были читаны грамоты. Тут Марфа так точно стала следовать тексту пьесы, что я успокоился. Все нормально, старик! Все в порядке!

Марфа напирала на измену бояр Годунову, которого они вот точно так же "уговаривали", потом - Шуйскому, которого они предали, потом - Лжедмитрию, которого они же убили. Потом Марфа углубилась в экономику и пошла-поехала: государство разорено, деньги разворованы, границы дырявые, госслужащие без зарплаты который месяц. Как же тут царствовать?

Понятно, мать хотела сыну новенького, чистенького царства, сверкающего, как пасхальное яичко Фаберже. Эх, мать! Ты ж еще не знаешь, что стырили рога!

Бояре продолжали гнуть свое: и Годунова они взаправду не звали, - это все была игра; и Лжедмитрий был царь не настоящий, а настоящего Дмитрия как, вы не слыхали? - Годунов убил собственной рукой; а черта лысого Ваську народ выбрал в цари спьяну и "малым числом". Но ваш Миша будет, как раз наоборот, - всенародный, законный, хороший царь. Звучало неубедительно, но утомительно - с 3 пополудни до 9 вечера.

Тут настало время вечерней сказки. И попы да бояре рассказали Мише, как один гадкий мальчик в одной балованой стране не слушался старших и отказывался мыть руки, кушать кашку и быть царем. И добрый боженька "взыскал на нем конечное разорение" той блудливой страны, сделал мальчика горбатым уродом, а маму, дурно воспитавшую сына, лишил родительских прав и превратил в жабу! - А папу? - не успел спросить Миша... - А что папу? - страшно хрюкнул розовый сказочник. - Папу рогатые панове извлекли из холодного и голодного плена и утащили в жаркую преисподнюю принудительно кормить расплавленной серой через кружку Эсмарха. Все! Конец сказки, малыш. Тебе уже шестнадцать? Теперь будет взрослое кино!

Тут Михаил согласился, принял благословение мамы, получил у архиепископа посох, допустил всех поцеловать ручку, пообещал приехать в Москву. Скоро.

И сразу ударил гимн России. Вернее, увертюра композитора Михаила Глинки к опере "Жизнь за царя". И с первыми утробными басами и сопрано на лопоухого слушателя полились ушаты художественного вымысла. Примерно вот такие. Будто бы народный герой Иван-не-знаем-как-по-батьке-Сусанин был вызван из села Домнина к польским полицаям и спрошен о месте нахождения царя. А о царе Михаиле извергам будто бы стало известно уж не иначе, как от предателя в партизанском отряде. Или Кремле. И тогда Сусанин устроил гадам проверку на дорогах. Повел он их в буреломы костромские, куда потом и дед Мазай зайцев не гонял. А эти остолопы все шли и шли за ним. А потом он сказал им, что привет вам, панове, извольте на мазурку! А они его стали пугать страшными пытками. А он им сказал, ну что ж, пытайте, фашисты, ничего вы не узнаете, и дороги я вам не покажу! Тогда паны стали спрашивать, с чего это в русском народе такая крепость и сила, что последний деревенский, неграмотный мужик готов положить жизнь за царя, а пути к нему не указать? "А с того, господа оккупанты, что я и сам на хрен заблудился! - хотел сказать Сусанин, но гордо промолчал. Так и убили поляки Ивана Сусанина, а потом и сами замерзли. И их замерзающих, но еще живых, жрали наши родные православные волки! Кода.

Но все это невская ложь.

Первоначальные слова оперы - по-научному либретто - были такие.

Поляков в костромской глухомани уж давным-давно не водилось. А были там казаки-разбойники, которые после взятия загаженной Москвы и облома с боярскими дочками ушли на север грабить, жрать, пить, удовлетворять на просторе другие уставные надобности. И узнали эти добрые люди от своих людей в преисподней... пардон, в первопрестольной, что выбрали в цари пацана. И пацан этот где-то тут, под Костромой. И стали бандиты у всех спрашивать, как бы этого царя взять в заложники, а потом сменять хоть на лимон баксов. И все хором сказали, что никто не знает, а знает только Ванька Сусанин, но никому не говорит. Тогда казаки потащили Ваньку в круг, сначала для протокола спросили по-хорошему, потом стали жечь и рвать его: где царь, мужик?

- Не знаю, - честно отвечал Сусанин. Тогда они его убили. Вот теперь - кода!

А как же поляки? А куда делся скаутский рейд по сугробам? А где же народный хор с бубенцами? Увы, не было.

Поляков подставили вместо казаков за то, что, когда Глинка все это писал, казаки как раз строились в лейб-гвардейский конвой вокруг действовавшего тогда царя - потомка Миши, не дорезанного их предками. Вот вам и опера.

Так что ж тут удивляться, что нынешний гимн России - без слов?

А Сусанин-то все равно герой? Герой! Так по делам и слава. Берем оперу "Жизнь за царя" и переименовываем ее в одноименную оперу "Иван Сусанин" на целых 80 лет.

19 марта 1613 года, как раз в мой день рождения, но по старому стилю, выехал Михаил из Костромы. 21-го прибыл в Ярославль, тут стали пить да гулять, неторопливо пересылаясь с земским собором уверениями в совершенном почтении, и чтоб вы, дорогие москвичи и прочие, крепко держались крестного целования, холопы. Собор уверенно отвечал, что все настраивается.

На самом деле еда кончалась - все съедал земский съезд, - а до нового урожая нужно было еще дожить. Да и доносы приходили поминутно, что литовские отряды бродят по окраинам, оргпреступность цветет буйным весенним цветом и т. п. Поэтому Михаил дальше поехал очень медленно. Голодные ярославцы времен переименованной оперы, высаженные из "колбасного" поезда Рыбинск-Москва за безбилетность, и то добрались бы по шпалам до ГУМа и ЦУМа куда резвее. С веселого праздника 1 апреля до 16-го пережидали ледоход, 17-го добрались до Ростова Великого, 19-го двинулись дальше, большинство пешком. 25-го в селе Любимове сели дожидаться больных и отставших. Потом нашли верную причину: 28-го апреля гневно писали в Москву, что, оказывается, в стране никак не снижается уровень преступности, жалобы опять идут со всех сторон. Потом заскандалили, в каких хоромах поселиться, да чтобы к нашему приезду отремонтировать все палаты в Кремле. Бояре из управления делами горько отвечали, что валюты нет, золота нет, лесу сухого нет. Тогда народный избранник велел что-нибудь разобрать на запчасти и из этого построить, что велено.