— Ах, дочь моя, что за пагубная страсть — любовь! Увы! Ты сама еще не ведаешь всего значения того, что случилось. Твои слезы вызваны только стыдом, что отец застал тебя. Ты не предвидишь еще всего горя, которое тебе, может быть, готовит твой возлюбленный. А вы, опрометчивая Марсела, что вы наделали? В какую пропасть толкает нас ваше безрассудное усердие! Я допускаю, что мысль о родстве с таким человеком, как граф, могла вас ослепить, — и только это вас извиняет, но, несчастная, разве такой поклонник заслуживает доверия? Чем в большей милости он при дворе и чем он влиятельнее, тем более его надо было опасаться. Если он не постесняется обмануть Леонору, что тогда мне делать? Прибегнуть к помощи закона? Человеку его положения всегда удается избежать ответственности. Допустим даже, что он останется верным своим клятвам и захочет сдержать слово, данное моей дочери. Ведь король, который, по его словам, думает женить его на другой особе, может принудить его к этому своей властью.

— О, принудить его! — перебила Леонора. — Этого можно не опасаться. Граф нас заверил, что король никогда не пойдет наперекор его чувствам.

— Я в этом убеждена! — сказала Марсела. — Не говоря уже о том, что монарх слишком привязан к своему любимцу, чтобы поступить с ним как тиран, он так великодушен, что не причинит смертельного огорчения доблестному дону Луису де Сеспедесу, который отдал свои лучшие годы на служение отечеству.

— Дай Бог, чтобы мои опасения были напрасны! — сказал, вздыхая, старик.

— Я пойду к графу и объяснюсь с ним; родительский глаз проницателен; я загляну в самую глубь его души. Если он расположен поступить так, как я того желаю, я вам прощу все, что случилось, но, — прибавил он твердым голосом, — если в его речах я замечу коварство, вы обе отправитесь в монастырь, чтобы весь остаток дней оплакивать допущенную вами неосторожность.

При этих словах он поднял шпагу и, предоставив женщинам оправиться от испуга, ушел к себе, чтобы одеться.

В этом месте студент прервал Асмодея:

— История, которую вы мне рассказываете, очень увлекательна, но то, что я вижу, мешает мне слушать вас так внимательно, как мне хотелось бы. Я вижу в одном доме хорошенькую женщину, которая сидит за столом с молодым человеком и стариком. Они, видимо, пьют очень дорогие вина. И, покуда престарелый волокита целует даму, плутовка за его спиной дает целовать свою руку молодому человеку; он несомненно ее любовник.

— Совсем наоборот, — объяснил Хромой, — молодой — ее муж, а старый — любовник. Этот старик — важная персона, он командир военного ордена Калатрав. Он разоряется ради этой дамы; муж ее занимает маленькую должность при дворе. Дама расточает ласки старому вздыхателю по расчету и изменяет ему с собственным мужем по любви.

— Хорошенькая картинка! — заметил Самбульо. — Не француз ли муж?

— Нет, — отвечал бес, — он испанец. Но и в стенах славного города Мадрида немало покладистых мужей, хотя их тут и не такое множество, как в Париже, который прямо-таки кишит подобными людьми.

— Извините, сеньор Асмодей, я перебил рассказ о Леоноре, — сказал дон Клеофас, — продолжайте, пожалуйста; он меня очень заинтересовал. Я нахожу в нем такие тонкие оттенки обольщения, что они приводят меня в восторг.

Бес продолжал.

ГЛАВА V

Дон Луис вышел из дому очень рано и отправился к графу, который, не подозревая, что его узнали, весьма удивился этому посещению. Он вышел навстречу старику и после многочисленных объятий сказал:

— Как я рад видеть вас здесь, сеньор дон Луис! Не могу ли я чем-нибудь услужить вам?

— Сеньор, — отвечал ему дон Луис, — прикажите, пожалуйста, чтобы нас оставили наедине.

Бельфлор исполнил его желание. Они сели, и старик заговорил.

— Сеньор, — сказал он, — мое счастье и спокойствие требует некоего разъяснения, которое я прошу вас дать мне. Сегодня утром я видел, как вы выходили из комнаты моей дочери. Она мне во всем призналась и сказала…

— Она вам сказала, что я ее люблю, — перебил его граф, чтобы увильнуть от рассказа, который ему не хотелось выслушивать, — но она вам, конечно, слишком бледно описала мои чувства к ней. Я ею очарован. Это восхитительная девушка: ум, красота, добродетель — всего у нее в избытке! Мне говорили, что у вас также есть сын и что он учится в Алькала; похож ли он на сестру? Если он так же красив, как она, да еще похож на вас, то это просто совершенство. Я умираю от желания его видеть и предлагаю вам для него мое покровительство.

— Я вам очень благодарен за это предложение, — с достоинством ответил дон Луис, — но возвратимся к тому, что…

— Его надо немедленно определить на службу, — снова перебил его граф, — я беру на себя устроить вашего сына; он не состарится в низших офицерских чинах, могу вас в этом уверить.

— Отвечайте мне, граф, — резко оборвал старик, — и перестаньте перебивать меня. Намерены ли вы выполнить обещание?..

— Ну, разумеется, — перебил его Бельфлор в третий раз, — я выполню обещание, которое даю вам, и поддержу вашего сына всем моим влиянием. Положитесь на меня, я человек слова.

— Это уж слишком, граф! — воскликнул де Сеспедес, вставая. — Вы обольстили мою дочь и смеете еще оскорблять меня! Но я дворянин, и нанесенное мне оскорбление не останется безнаказанным.

Сказав это, он вышел с сердцем, переполненным злобой; он обдумывал тысячу планов мщения. Вернувшись домой, он сказал в сильном волнении Леоноре и Марселе:

— Неспроста граф казался мне подозрительным. Это вероломный человек, и я отомщу ему. Что же касается вас, вы обе завтра же будете отправлены в монастырь. Готовьтесь в путь и благодарите небо, что наказание ограничивается этим.

Тут он ушел и заперся в своем кабинете, чтобы зрело обдумать, какое принять решение в столь щекотливом деле.

Когда Леонора узнала о вероломстве графа, горе ее было безгранично. Она как бы окаменела; смертельная бледность покрыла ее щеки; она лишилась чувств и упала недвижима на руки своей воспитательницы, которая подумала, что она умирает. Дуэнья приложила все старания, чтобы привести ее в чувство. Это ей удалось. Леонора очнулась, открыла глаза и, видя хлопочущую возле нее дуэнью, сказала ей с глубоким вздохом:

— Как вы жестоки! Зачем вывели вы меня из блаженного состояния, в котором я находилась? Я не чувствовала всего ужаса своего положения. Отчего вы не дали мне умереть! Вам известны все муки, которые будут отравлять мне жизнь, зачем же вы хотите сохранить ее мне?

Марсела старалась утешить свою госпожу, но этим только еще больше раздражала ее.

— Все ваши речи напрасны! — воскликнула Леонора. — Я не хочу ничего слушать! Не теряйте зря времени, утешая меня в моем горе! Вам следовало бы еще больше растравлять его, потому что это вы ввергли меня в ужасную пропасть, где я нахожусь. Это вы мне ручались в чистосердечии графа; если бы не вы, я бы не уступила своей склонности к нему, я бы незаметно поборола ее; во всяком случае он не воспользовался бы ею. Но я не хочу, — прибавила она, — возлагать на вас ответственность за мое несчастье, я виню только себя: мне не следовало слушаться ваших советов и принимать искания мужчины без ведома батюшки. Как бы лестно ни было для меня это сватовство, мне надлежало с презрением отвернуться от графа де Бельфлора, а не щадить его в ущерб моей чести; наконец, я не должна была доверять ни ему, ни вам, ни себе. Поверив по слабости своей его вероломным клятвам, причинив такое горе несчастному дону Луису и обесчестив мою семью, я ненавижу себя и не только не боюсь заточения, которым мне угрожают, но желала бы скрыть свой позор в самом ужасном месте.

Говоря так, она обливалась слезами и даже рвала на себе прекрасные волосы и одежду, словно вымещая на них обиду за вероломство своего любовника. Дабы подделаться под горестное настроение госпожи, дуэнья гримасничала, притворно хныкала и осыпала бранью всех мужчин вообще и Бельфлора в частности.