Джордано Бруно Ноланец из Неаполя - отступник, опубликовавший ряд еретических книг. Он, кроме всего, {90} совершил подлог, указав на некоторых книгах местом издания Венецию, тогда как они были изданы в еретических странах. Еще в Неаполе он преследовался инквизицией и бежал от ее суда в еретические страны, где проживал в постоянном общении с еретиками, открыто защищая свои взгляды. В целом он заведомый ересиарх, учение которого опровергает помимо прочего самый основной христианский догмат воплощения спасителя и святой троицы. Его святейшеству папе Клименту VIII угодно, чтобы судебное преследование Бруно, начатое римской инквизицией, было ею же доведено до конца. Он просит его светлость дожа Венеции отправить заключенного в Рим, "ибо там обитает правосудие", как сказал его святейшество синьорам венецианским послам.
Таберна не стал разворачивать панораму всех преступлений, в которых обвинялся Бруно по доносу Мочениго. Он напирал на наиболее существенное Бруно действительно еретик, выступивший против первого догмата христианства; он беглец, давно преследуемый папским судом; его выдачи требует сам папа. Все остальное - еретические книги, общение с еретиками, подложность места издания - было спорным, но создавало психологический фон, подчеркивавший главные мотивы.
С ответом выступил уже вернувшийся из Рима прокуратор Леонардо Донато. Он заявил, что по поручению венецианского сената он лично представил папе следующие соображения. По воле самого папы святой венецианский трибунал уполномочен судить преступников и осуществлять правосудие здесь же на месте. Папский нунций заседает в трибунале наравне с другими судьями. Поэтому было бы неправильным отсылать преступников в Рим. Это может быть подтверждено множеством ссылок на установления святой службы. Имеющаяся небольшая практика в данной области не знает нарушений порядка. По мнению Донато, папа удовлетворился этим объяснением. Тем не менее венецианским послам дано указание выяснить обстановку. Пока же никаких новых решений не вынесено.
Таким образом, Донато выдвинул исключительно правовую аргументацию, ни словом не коснувшись дела Бруно. Он даже не коснулся вопроса о подданстве обвиняемых, подлежащих суду венецианского трибунала. Зато это сделал вновь выступивший нунций.
{91} Таберна заявил, что Бруно не подданный Венецианского государства, а неаполитанец; что за тягчайшие преступления, по которым он привлечен венецианским трибуналом, он уже ранее был предан суду в Неаполе и Риме; что трибунал Рима является высшей инстанцией для всех других трибуналов и существуют две дюжины случаев, столь же исключительных, как и этот, когда преступники уже выдавались Риму. Здесь Таберна явно передергивал: в течение XVI в. только однажды Риму был выдан сторонник Реформации Помпонио Алджери, обвиненный по идейным мотивам, все остальные известные случаи касались беглых монахов, совершивших уголовные преступления. Но Таберна не хотел разбираться в существе этих казусов, ему важно было создать впечатление о прецедентах. Тем более что и Бруно - беглый монах и можно сгустить краски, намекнув на какие-то его другие, не относящиеся к религии темные преступления. И Таберна так и делает: он заявляет, что Бруно запятнан разными другими тягчайшими преступлениями, о которых он не говорит, так как они не относятся к вере.
Таберна согласен с тем, что преступник должен быть осужден там, где начался его процесс, но данное дело именно и было начато в Неаполе и продолжалось в Риме.
Конечно, вся эта аргументация была опровержима. Донато мог бы легко показать, что если Ноланец не подданный Венеции, то он и не поданный Папской области; что судебный процесс ни в Милане, ни в Риме по существу не имел места и Бруно не подвергался аресту; что состав преступления, за которое Бруно был привлечен венецианским трибуналом, еще отсутствовал во времена Милана и Рима. Но Донато больше не выступил. Нунцию сказали, что коллегия Совета мудрых обсудит дело, "воодушевленная желанием всегда оказывать его святейшеству всяческое возможное удовлетворение".
Дожу и мудрым было ясно, что в деле Бруно зреет решительный конфликт между папским престолом и республикой. Истоки его уходили в прошлое, в политическую борьбу государств, в претензии церкви на светские прерогативы власти, в меркнущее могущество блистательной и независимой республики.
Венеция лавировала, вспышки решительной оппозиции сменялись акциями компромисса. Три месяца {92} назад 117 членов сената проголосовали за отказ в выдаче Бруно, только шесть человек голосовали против и два воздержались. Но тогда отказали не папе, а генеральному инквизитору, теперь же нужно было отказать верховному владыке церкви. Донато и Сарпи были готовы на это. "Венецианцами мы родились, а католиками стали", - говорил Сарпи. Но решающей фигурой был дож, а он был человек осторожный и не склонный к решительным шагам. Да и не в нем одном было дело. Паскуале Чиконья опирался на тех сенаторов, которые склонялись к политике компромиссов, к лояльности в отношении Рима. Они не посчитались с папой, когда устанавливали отношения с еретическими монархами, отстаивали авторитет республики, противодействовали террору инквизиции, но рвать с Римом они не хотели. Примерно в это время они пригласили в Падуанский университет Галилея, но они, да и никто другой тогда еще не видели в нем ниспровергателя религии и ее канонов. Бруно же был еретиком, в этом их было нетрудно убедить. Такая оценка позволяла избежать конфликта, который грозил интердиктом.
Дож поручил главному прокуратору республики Фериго Контарини исследовать дело Бруно. Возможно, Контарини имел беседу с Бруно. 7 января 1593 г. коллегия Совета мудрых собралась на заседание, чтобы заслушать сообщение генерального прокуратора. Контарини был сторонником компромисса, и это определило его отношение к делу Бруно. Он начал с того, что Бруно был в Неаполе предан суду инквизиции и заключен в тюрьму за тяжелое еретическое преступление; что, бежав из тюрьмы, Бруно направился в Рим и там снова был заключен в тюрьму и предан суду по поводу прошлых и новых обвинений и снова бежал из тюрьмы. Такое искажение фактов требовалось, чтобы решить вопрос о юрисдикции в том смысле, к которому стремились сторонники компромисса. Контарини сообщил, что сам Бруно хочет написать труд, который откроет ему путь к доброй жизни, и тогда он охотно отдаст себя в руки римского правосудия. Контарини высказал предположение, что целью Бруно было затянуть процесс и добиться отсрочки каких-либо решительных мер.
Что в действительности имел в виду Бруно? В течение всего процесса он настойчиво подчеркивал одно {93} желание - он должен написать труд (о семи свободных и семи изобретательных искусствах), который обелит его в глазах папы и докажет его лояльность в отношении католической религии. Возможно, он хотел придать своим основным идеям еще более вуалирующую их форму внешней, трудно опровергаемой благонамеренности. Может быть, он просто стремился затянуть процесс и выиграть при изменении ситуации. Может быть, хорошо сознавая, что ни раскаяние, ни упорство уже не вернут его в мир, он жаждал оставить современникам и новым поколениям то, что уже родилось, но еще не было высказано, что открывало новую истину.
Выступление Контарини решило судьбу Бруно. Республика отступила. Синьория приняла решение о выдаче Бруно; 142 сенатора голосовали за это решение, 10 были против и 20 воздержались.
Через два дня было принято еще одно решение, направленное венецианскому послу в Риме Паола Парута.
"Как видно из прилагаемой копии извещения монсеньора нунция, им было сделано настоятельное представление от имени его святейшества разрешить отсылку в Рим к святому трибуналу инквизиции брата Джордано Бруно, находящегося в тюрьме этой службы инквизиции. Мы со своей стороны охотно удовлетворим требование его святейшества, отсылая его правосудию Рима.
Он будет передан монсеньером нунцием с такими предосторожностями и таким способом, какие покажутся ему наилучшими.