- Как смел он отвергнуть, нет, в тысячу раз хуже, оставаться равнодушным к ней. Как смел не узнать свою Ару. Ведь они были обручены на вечные времена перед Алтарём Великого Храма! Даже если на время он и потерял связь со своей прошлой памятью, должен был заговорить зов того таинственного сока, которым пропитали их души без малого две тысячи лет тому назад. Сколько за это время они сменили тел. Она, кстати, каждые десять лет, желая оставаться вечно молодой и цветущей. И никогда, никогда ещё не смолкал зов, ставшего общим для них, того магического сока, который образовал совместную кровь их душевных тел. О, Крокут! Ты жестоко заплатишь за это, - шептали её, губы, изливающие переполняющую ее ненависть.
Неожиданно что-то в ней осеклось:
- А что, если это не Крокут? Что, если победил тот, другой, умственный дегенерат. Тогда может быть понятна его нечувствительность к самой соблазнительной женщине планеты.
- О, мой милый, любимый Крокут! - со сдавленной отчаянием хрипотой вырвалось из её горла. Сердце на мгновенье стиснула ужасающая тоска, после чего оно каким-то рывком стало биться часто-часто. Ара Омба вскочила на ноги и бросилась прочь.
Задыхаясь от бега и волнения одновременно, она впрыгнула в свой роскошный автомобиль и рванула с места, даже не подумав облачиться в оставленную на сиденье одежду.
- Что с, Крокутом? - этот вопрос просверливал всё её сознание, не оставляя места ни до чего остального. Тем не менее, у неё хватило сообразительности предварительно нажать на клавишах автомобильного компьютера намеченный ею маршрут.
Бешено нёсшаяся машина наконец сбавила скорость и остановилась на опушке леса.
Выпрыгнув из автомобиля, даже не захлопнув дверцы, Ара Омба бросилась в лесную чащу. Всё тело её горело испепеляющим изнутри жаром так, что от мысли укрыть его одеждой её болезненно передёрнуло.
Она бежала по узкой извилистой тропинке, время от времени раздвигая руками несколько освежающие её прохладные ветви.
Наконец забрезжил тусклый огонёк. Вскоре она оказалась перед довольно большим рубленым домом. Подойдя к двери, она постучала условным стуком.
- Заходи, - прозвучал откуда-то из глубины голос, похожий на звук скрипящей двери. Тут же, почти с таким же скрипом дверь распахнулась, открывая погруженный в полумрак тамбур.
Миновав полутёмную переднюю, Ара Омба оказалась в большой бревенчатой зале без окон, освещенной дюжиной светильников в форме черепов животных, мрачно свисающих с чёрного, как смоль, потолка. Пол был устлан толстым слоем засушенных трав. Обстановка - грубая деревянная мебель. Одна стена была целиком завешена покровом из прекрасно выделанной чёрной лайковой кожи.
В углу комнаты приглушённая падающей на неё тенью, в огромном дубовом кресле застыла укрытая пледом фигура. Длинные космы седых волос не позволяли сразу разглядеть её лицо, впрочем, прекрасно знакомое Аре Омбе.
- Можешь не говорить мне - зачем пришла, - словно из далёкого погреба, раздался глухой голос.
В этот момент один из светильников вспыхнул с неожиданной яркостью, и на Ару Омбу уставились две маленькие, колючие точки близко посаженных глаз, обрамлённых, словно измятой папиросной бумагой, легионом морщин. Крючковатый, бородавчатый нос свисал на тонкую верхнюю губу, а из нижней, мясисто толстой, торчали два жёлтых, словно кабаньи клыки, зуба.
- Где он? Что с ним? - истошно завопила Ара Омба, - Великая Одира, помоги, помоги же мне. Я готова дорого заплатить!
- На этот раз обычного миллиона инаров будет мало.
- Что ты хочешь ещё? Говори, - с некоторой осмотрительностью в голосе произнесла Ара Омба, подумав про себя, что за один только миллион инаров можно построить сотни таких бревенчатых халуп, а старой ведьме этого мало. Может быть не один, а два, три, пять миллионов, пользуясь смятением её души? Ну, ладно, для неё и это не сумма.
- Я не намерена увеличивать плату до двух, трёх или пяти миллионов. Я хочу, чтобы ты отдала мне то, чем сама уже все равно никогда не сможешь воспользоваться. Согласна?
- Согласна, - содрогаясь от глубиной нечеловеческой дрожи, прошептала Ара Омба.
- Тогда, смотри.
Кожаный занавес бесшумно раздвинулся, открыв круглое, почти во всю стену вогнутое чёрное зеркало, поверхность которого окутывали клубы белесого дыма. Постепенно эти клубы собирались у центра зеркала, концентрируясь в шар, который вдруг вспыхнул голубоватым пламенем, превратившись в объёмное изображение Элеи. Такой она виделась из космоса.
Элея медленно сдвигалась к вершине круга. Из ее нижнего полюса снопом чёрного света, столь тёмного, что он рельефно выделялся даже на фоне чёрного зеркала, стал образовываться конус, своим широким концом утопавший в зловещего вида чёрной дыре, образовавшейся в середине зеркала.
- Чёрное Антисолнце, - буквами, рисуемыми невидимой рукой, в цепенеющей от ужаса душе Ары Омбы выкристаллизовались эти устрашающие слова.
Чёрный конус Элеи, направленный к своему Антисолнцу, по его обоим краям опоясывался серо-красным светом, в котором искрились в великом множестве ярко светящиеся точки.
Присмотревшись внимательно, Ара Омба обнаружила, что горящие точки вдоль верхнего светового обрамления чёрной воронки движутся в направлении от Элеи к Антисолнцу. Вдоль нижней световой полосы наблюдалось противоположное движение.
- Это души нашего Великого народа движутся из своей Родины на Элею, а потом снова возвращаются обратно, - прокомментировала сквозь плотно сжатые губы Одира. - Смотри, какими тяжкими испытаниями усыпана эта дорога.
На некоторое время внимание Ары Омбы сконцентрировалось на одном из участков светового контура, который тут же занял всё зеркало. Перед её остановившимися от ужаса глазами, как в чудовищном калейдоскопе, вывернутом наизнанку, но зато удивительно ярко и объёмно, почти осязаемо замелькали сцены изощрённых. фантасмагорических мучений, индивидуальных в групповых, что она закрыла глаза и опустила голову.
- Смотри дальше! Дальше, дальше, дальше! - отштамповывались в её ушах слова, заставившие её против воли поднять голову и широко открыть глаза.
Теперь зеркало показывало другую картину, освещаемую сумрачным, серо-красным мерцанием, распространявшимся из-за вершины холма. Внутри холма становившегося временами тускло-прозрачным, монотонно вращался титанический эскалатор, вознося группы людей к его поверхности. Под напором движимых снизу, достигшие вершины сталкивались вниз и с душераздирающими криками и воплями, тщетно хватаясь руками за воздух, скатывались к подножью холма. Достигая равнинной впадины, они поднимались и шли пошатываясь, словно лунатики. По равнине ползали огромные, в несколько раз превышающие размер человека двухстворчатые раковины. Время от времени створки их приоткрывались, а в образовавшихся щелях показывались. телесно-белые, словно огромные черви, губы.
В них затягивались попавшие во впадину люди, лица которых искажались при этом такой конвульсией ужаса, что Ара Омба вновь хотела закрыть глаза, но не смогла. Веки её окаменели.
Спустя некоторое время заглотнувшие человеческую фигуру раковины раскрывались и из них со свистом выплевывалось какое-то трепещущее, черно-красное месиво, которое тут же проваливалось в гигантскую чёрную воронку, в этот ужасающий конус тьмы, просвечиваемый за пеленой той впадины, на которой зловещие раковины заглатывали свои парализованные ужасом жертвы.
Наконец, эта измучившая Ару Омбу картина исчезла и зеркало погрузилось в кромешную тьму. Каким-то особым чувством она поняла, что в этот момент созерцает самое ужасное - Чёрное Антисолнце. Её длинные волосы встали дыбом, тело застыло в парализующем ужасе, оно будто проглотило собственное дыханье, а расширившиеся до предела глаза на какое-то мгновенье увидели то, что по своей природе не видимо никому.
После этого, словно гигантская сила прокатила каменную глыбу внутри её горла и дыхание вернулось в лёгкие.
- Мы - дети Антисолнца, дети абсолютной тьмы, дочь моя, - прошепелявила Одира. - Ты действительно моя дочь, но только не захотевшая носить подаренное матерью почти бессмертное тело, избравшая путь вселения в эти недолговечные, подверженные всяким случайностям тела молодых девок. Ты ещё горько пожалеешь о своём выборе. Впрочем, - с некоторой грустью прошептала Одира, - всё закономерно. Все мы, происходя из сплошной, неделимой массы Антисолнца, стремимся вырваться из его притяжения, вырваться несмотря ни на что и любой ценой. Это стремление окружает наши души коркой непробиваемого, ничем не растворимого эгоизма. И, заключённые в этих корках, мы жалим и пытаем друг друга с такой жестокостью, как никто другой. И возвращаясь на свою Родину, на Чёрное Антисолнце, мы, будучи спрессованы в одну общую массу, тем самым взаимно проникаем друг в друга всеми фибрами души и тела и при этом жалим друг друга одновременно во все болевые точки нашего непреклонного эгоизма. Чувствительность, но только осязательная, обостряется там до предела. Зато все остальные органы чувств закрываются наглухо. Там, в глубине Антисолнца ничего не видно и не слышно. Там зато каждый нерв души и тела одновременно соприкасается с такими же нервами всех спрессованных в одну неразделимую массу, нашей неисчислимой семьи. И соприкасаясь, эти нервные окончания безжалостно жалят друг друга. Всё существо попавшего на Антисолнце постоянно разрывается между двумя титаническими силами. Силой, сдавливающей всех в одну массу, и силой непреклонного эгоизма, стремящейся вырваться из притяжения Антисветила. И когда это удаётся, душа летит по освещенной кромке чёрного конуса назад к Элее, воплощаясь в тело новорождённого. Но это должно быть наше тело. Мы способны воплощаться далеко не во все рождаемые на Элее человеческие тела.