Алеша все еще озирался вокруг себя. На кроватях лежали взрослые.

- Не вертись, - сказала Вера Ивановна, - ты в госпитале.

- Где мама? - хрипло спросил Алеша.

- У нас карантин, ее не пускают. Но ты не волнуйся. Я буду к тебе часто приходить.

Вера Ивановна говорила еще что-то, но Алеше вдруг страшно захотелось спать, и он закрыл глаза, не в силах ее слушать.

Он подумал, что снова, наверное, провалится в темноту, но нет, качка кончилась; кончилось это тяжкое море, и сон у Алеши был светлый, похожий на потолок, расцвеченный солнечными пятнами.

Утром Алеша проснулся рано, за окнами еще стояла густая синь. Он полежал, пытаясь припомнить, что с ним было за это время, кроме качки и танков, но вспомнить ничего не мог. В углу кто-то громко застонал, и неожиданная мысль пришла в голову. Ведь он же был в том госпитале, где работала Вера Ивановна. Значит, где-то тут лежит тот раненый солдат, который знал отца!

Алеша тихонько вытащил из-под соседней кровати огромные шлепанцы. Длинные полосатые штаны соседа пришлось закатать так же, как рукава пижамы. Похожий на чучело, Алеша вышел в коридор. Тускло горели синие лампочки. Дорогу в большую палату он нашел безошибочно и быстро стал пробираться между кроватей.

Знакомая кровать была пуста. Алеша подумал было сначала, что тот раненый просто вышел, мало ли выходят люди среди ночи, но тут же в мрачном свете синей лампочки увидел, что кровать аккуратно заправлена.

- Мальчик, - сказал кто-то в полумраке, и Алеша вздрогнул от неожиданности. - Ты кого ищешь? - Алеша повернулся и увидел раненого с высоко поднятой, загипсованной ногой.

- Ты кого ищешь? - повторил раненый, и Алеша разглядел, что он совсем еще молодой, как те парни, которые толпились тогда в военкомате, или как тот лейтенант, который провожал их к военкому.

- Да тут лежал один раненый. Он с моим отцом воевал.

- Твоя фамилия как? - спросил раненый.

- Журавлев, - ответил Алеша, собираясь уходить.

- А-а... Он рассказывал, - прошептал парень, и Алеша повернулся к нему.

- Он рассказывал про твоего отца. Говорит, героем погиб.

Алеша хотел было идти обратно.

- Постой-ка, - сказал парень, - на вот тебе, - и протянул Алеше яблоко.

- А у меня отец тоже погиб, - сказал парень. - Мы с ним вместе воевали, в одной части. Вот он погиб, а я живой.

В палате было тихо, только синий свет разливался по белым кроватям.

- Вот лежу и думаю, - прошептал парень, - как матери об этом написать.

Алеша внимательно посмотрел на парня и увидел синее лицо, совсем молодое, синие губы и синюю ногу, поднятую кверху. Там, где должна быть вторая нога, одеяло плотно прилегало к кровати.

ОБИДА

1

Мама долго тискала и целовала Алешу и все мешала ему переодеться, а рядом стояли Гошка и Вера Ивановна и тихо улыбались.

- Теперь тебе, - сказал Гошка, - красную нашивку на рубаху можно пришить. Тяжелораненый.

Все засмеялись, и мама тоже засмеялась. Алеша глядел на нее и не мог нарадоваться; как она изменилась, какая она веселая! Ах, мама! Красивая, хорошая мама. Алеша вспомнил, как звал ее, когда лежал без памяти, как очнулся потом, а мамы все не было, потому что на госпиталь наложили карантин. Как хотел он обнять маму, поговорить с ней тогда, в тот вечер, а ее все не было. Но вот сейчас она тут!

Был вечер, мороз высветил небо, и оно будто опустилось поближе к земле, чтобы люди могли получше разглядеть звезды. А звезды мерцали, словно вглядывались в города и деревни, зима гулко ухала в стенах деревянных домов, люди шли быстро, подняв воротники.

От крепкого морозного воздуха Алешу покачивало из стороны в сторону, это его смешило, и мама осторожно вела его под руку и приговаривала: "Не смейся, не смейся на улице".

Дома, еще в прихожей, Алеша ощутил какой-то приятный запах. Пахло чем-то очень знакомым, приятным, но вот чем, он никак не мог вспомнить. Алеша вошел в комнату и замер: в углу стояла елка. Он совсем, ну вот совсем забыл, что завтра Новый год...

- Это Гоша тебе привез, - сказала мама. - Сам ходил на лыжах в лес, притащил ее сюда и велел: не трогайте, мы вместе с Алешей ее наряжать будем...

- Мама, - спросил он, - мама, а ты скучала без меня?

Мама стояла перед ним в тонком халатике, в больших отцовских тапочках, перекинув косу на грудь, и от этого казалась такой родной, такой близкой.

Она подошла к Алеше и обняла его:

- Ты еще спрашиваешь... - сказала мама.

На Алешу нахлынула какая-то теплая волна, ему захотелось сделать для мамы что-нибудь хорошее.

- Знаешь, - смеясь сказал он, - а я тебя звал... Там, в госпитале...

- Да, да, - ответила мама, ласково глядя на Алешу, - я знаю...

Утром небо полыхало торжественной синевой, солнце гранило своими лучами ледяные торосы на реке.

Алеша открыл форточку и хлебнул глоток мороза.

На улице было так тихо, что слышалось, как лают собаки в Макарье, заречном селе. Красногрудые снегири усыпали прибрежные тополя, и было похоже, будто розовые яблоки перекатываются с ветки на ветку.

После уроков прибежал Гошка, и из нижнего ящика стола Алеша осторожно достал картонную коробку.

- Эх, красотища! - застонал Гошка, когда Алеша открыл ее. В коробке были елочные игрушки. - Они теперь как золото - нигде не купишь, разве только на рынке, игрушечка - за кусок хлеба. Эх, красотища! - повторил Гошка, развешивая золотые шары, маленьких стеклянных дедов-морозов, серебряные длинные бусы.

Но когда все игрушки развесили, елка оказалась почти пустой. Алеша пошел в чулан, вытащил какие-то старые книжки, остатки цветной бумаги, достал клей и начал делать бумажных солдатиков. Сперва они получались какими-то неуклюжими, но потом Алеша вспомнил книжку про Суворова, вытащил ее и стал делать солдатиков, похожих на суворовских. Пушистые перья на шлемах у офицеров, высокие барабаны, острые шпаги...

Гошка взялся помогать ему, но у него ничего не выходило, и он топтался просто так, без дела.

- Лёх, - спросил он вдруг. - А тебе твоя мама ничего не говорила?

- Чего ничего? - спросил Алеша.

- Ну... Это... Будто у тебя новый отец будет...

- Как это? - спросил, вставая, Алеша, и словно что-то хлестнуло его по лицу.

Гошка смотрел на Алешу испуганно и виновато.