Но сейчас, год спустя, когда все мысли были о демобилизации, вспомнить тот первый офицерский выход было стыдно. Да и никакого дворянства Курчев в себе не ощущал.

- У вас что - многие так думают? - спросил Курчев после некоторого раздумья. Бороздыка усмехнулся.

- Вопрос не армейский, скорее полицейский... Но я вам отвечу. Группы еще нет, но есть общее чувство и общая идея. И она овладевает всеми порядочными людьми. Собственно, она уже владеет ими, но они глушат ее в себе из-за ложно понятой стыдливости. Не стыдиться следует, а гордиться.

- Понятно, - кивнул Курчев. - Извините, что спать не дал, - сказал, надевая шинель.

- Ничего. Я очень рад, - ответил тот.

Перейдя Садовое кольцо, Курчев прошел Докучаевым переулком мимо дома аспирантки и вышел к вокзалу. Внутри было суетливо и дымновато, и, перекусив у стойки, он еще подремал часа четыре в зале ожидания.

23

Подполковник Затирухин, никак не отвечающий своей фамилии, ладный, выбритый, щеголеватый офицер, принял Курчева сразу, был вежлив, но все-таки полюбопытствовал, почему через голову командующего вызывают лейтенанта на набережную. На набережной был главный штаб курчевских войск.

- Мне зарез, товарищ подполковник. Невеста пропадает. А ехать в полк не может - в аспирантуре...

- Так. Понятно, - качнул красивой продолговатой русой головой подполковник. - Что ж, выйдет - ваше счастье. А не выйдет - не позавидую, лейтенант. Есть порядок и перепрыгивать, особенно через генералов, не положено.

К дому на набережной лейтенант добрался только к одиннадцати. С полчаса мурыжили в бюро пропусков. Наконец, голос, назвавший себя майором Поликановым, пробурчал:

- Ладно, поднимайтесь. Может, до перерыва успею.

Курчев пешком взбежал на нужный этаж. В коридоре возле двери майора сидело несколько золотопогонных капитанов. У одного, наголо бритого, болталась на кителе Золотая Звезда Героя, - и Курчев понял, что до перерыва его не примут. Он скромно сел подальше от двери, прислушиваясь к разговору старших по званию. Разговор был неинтересный. Капитаны ожидали назначений.

- Где тут гальюн? - стараясь придать бодрости голосу, спросил один. Курить охота.

- Потерпишь, - отозвался второй.

- Эх, ребята, не дрейфьте, - улыбнулся Герой Советского Союза. Лицо у него было хитроватое, но приятное.

- Чего улыбишься, технарь? - подмигнул Курчеву. - Дальше Кушки не пошлют.

- Мне назад, - зевнул Борис. - На гражданку.

- Ну и как? - спросил один. Остальные тоже повернулись к Борису. Неужели не пускают?

- Ага. Только прохарями вперед.

- Комедия, - усмехнулся Герой. - Кто туда, кто обратно! А ты что блатной?

- Да нет, скорей голодный. У нас не увольняют.

- А это где? - спросили сразу два офицера.

- У него узнайте, - ткнул Борис пальцем в сторону майорской двери, на табличке которой значилось несколько фамилий.

Дверь открылась, вышел тучноватый майор и прошел в конец коридора. Курчев привстал, но майор махнул рукой: дескать, не училище, не вскакивай.

- Не тушуйся, - сказал Герой.

- А мне что, - отмахнулся Борис. - Нам, татарам, все равно, что малина, а что ... это самое.

Действительно, внешний вид лейтенанта, особенно рядом с подтянутыми строевыми офицерами, свидетельствовал о равнодушии к службе.

- Я б тебя сразу шуганул, в дух один, - сказал капитан, интересовавшийся местонахождением гальюна.

- Жаль, что увольнялка у вас не выросла. Другие капитаны засмеялись.

- Ты какой-то чокнутый, - сказал Герой. - Случаем, не оттуда, ну, не из этого, особого, сам не знаю, как это зовут, ну, не от...? - он назвал фамилию генерала.

- Угу, - кивнул Борис.

- Ну, и как там? - уважительно спросил Герой. - Нас вот всех вроде туда...

- Обыкновенно, - усмехнулся Курчев. - Через день на ремень, через два на кухню.

Тучный майор, возвращаясь назад по коридору, неодобрительно поглядел на столпившихся вокруг техника строевых капитанов.

- Пока груши околачивают, а потом - не бей лежачего! - Борис не замечал тучного майора. - Ну, надбавку платят, чтоб не трепались очень. Печки дымят. Дрова пили сам. Солдат не дают. Военларек - дерьмо... Ну, это, правда, как где... Но вообще-то все на один фасон. Техника на первом месте.

- Чего ж когти рвешь?

- Душа болит, домой хочется. А вот вам - будет хорошо, - улыбнулся Герою. - Выше "ЗБЗ" ни у кого в полку нет. У бати - "Звездочка" и то случаем. А чтобы такое, - он ткнул пальцем в "Золотую Звезду", но до самого металла не дотронулся, - ...чтоб такое, я во всем ПВО не видел.

- Курчев кто тут? - раздался за спиной голос, и Борис в дверном проеме увидел второго майора, рыжеватого и щуплого.

- Заходите, - кивнул майор, пропуская лейтенанта.

24

Клара Викторовна, переводчица на вакациях, за две недели после катка нисколько не приблизилась к скальпелю эндокринолога. Первые дни она еще звонила в клинику, справлялась относительно очереди, но, почувствовав, что та движется достаточно быстро и час неминуем, оставила телефон в покое, впала в хандру, валялась на кушетке и читала немецкое издание "Тысячи и одной ночи". Восточные сказки слегка распаляли и одновременно тешили Клару Викторовну в ее неопределенном и по всем статьям неблагополучном состоянии. Вообще Клара Викторовна предпочитала Генриха или уж, на крайний случай, Томаса Манна. Но сейчас, в Москве, эти авторы выбивали ее из столь дорогого ей желания "забыться и заснуть". Каждая страница больно ушибала, возвращая в вовсе не радовавшую ее жизнь, и на днях, расставив немецких классиков по полкам, Клара Викторовна решила пока что только стирать пыль с суперов.

Просыпаясь часа за два до рассвета, она долго валялась на кушетке, потом зажигала свет, принималась за сказки, лениво завтракала бутербродом или холодной котлетой и, полуумытая и плохо причесанная, в халате или в синих псевдовосточных шелковых шароварах валилась опять на постель и читала, читала запоем, будто пила коньяк или водку.

Курчев позвонил ей в первом часу. Голос у него был настолько раздраженный и загробный, что она даже удивилась. Но и мрачный, лейтенант был каким-то разнообразием. Обрадовавшись, она крикнула в трубку:

- Заходи, заходи, лучший друг. Я по тебе соскучилась.

- Сейчас, - буркнул он, нисколько не повеселев.

Она кинулась расчесывать волосы и прибирать в комнате. Том сказок убрала в шкаф для посуды и бросила на кушетку "Доктора Фаустуса". Нет, она не притворялась и не стеснялась. Просто из деликатности ей не хотелось выпячивать свое дурное настроение. Она осталась в синих шароварах и такой же блузке.

За полгода память Клары Викторовны несколько ослабла и соответственно усилилась надежда: вдруг Борис переменился, возмужал, во всяком случае.

Тот Курчев, которому она через четверть часа после звонка открыла дверь, действительно был старше, чем на юге, загадочнее и еще безнадежней. Даже когда он скинул с себя эту ужасную короткую, чуть не трескавшуюся на швах шинель, вид у него не стал веселее. Замызганные погоны соответствовали мрачности и невыбритости лица, а плечи, несмотря на узкий китель, тоже поникли. Потерянность лейтенанта могла соперничать лишь с потерянностью подполковника, когда тот полмесяца назад пьяный ввалился в шустовскую обитель. Впрочем, лейтенант был трезв.

- Что с тобой, лучший друг? - спросила Клара Викторовна, удивляясь, что же это Курчев не обнял ее и не поцеловал, хотя она сама бросилась к нему на шею и чмокнула в щеку.

- Амба, Кларка. Хана мне. Хоть топись.

"Вот так они все", - с грустью подумала переводчица, но тут же победила природная доброта и Клара Викторовна потащила лейтенанта на кушетку, усадила, провела ладонью по двухдневной щетине и стала успокаивать, как маленького, - совсем как две недели назад очаровательного подполковника.

- Брось, лучший друг, брось. Ну, не будь чижиком. Бриться надо, герр лойтнант.

- Дерьмово, - повторил лейтенант, несколько смягчаясь.