— Ладно, — «серый монах» смягчается. — Асфальт был мокрый, скорость — большая, видимо, ваш знакомый не справился с управлением.

— А он сам?

— Увезла «скорая помощь».

— Когда это случилось?

— Примерно час назад. А теперь поезжайте, тут и без вас… — по лицу парня стекают капли дождя, и я вижу, что он вот-вот сорвется.

Я его понимаю. Не очень-то легко выполнять свой долг, когда самоубийцы ездят в дождь, словно им наплевать на законы физики. Только почему сразу, как мы расстались, заспешил в город водитель этой машины? Не для того же я вытащил Алика из теплой постели, чтобы он разбил голову на скользком шоссе…

Капитана милиции я увидел у дверей приемного отделения горбольницы.

— Не ходите, к нему не пустят, — сказал он, когда я поравнялся с ним.

— К кому? — я изобразил удивление.

— Вы разве не к Алику? — он посмотрел мне в глаза. — Разве не знаете, что он попал сегодня в аварию?

— Знаю, — я кивнул. — А вы что тут делаете? Хотели его снова допросить? Наверное, в больнице это не так удобно, как у вас в кутузке.

— Нет, я здесь не по службе, — капитан вдруг смутился. — Дело в том, что он женат на моей сестре…

— Вот оно что… И не пустили?

— Он в реанимации. Юля, помните ее? Обещала позвонить, как только он придет в сознание… Если придет.

— Юля здесь работает? — спросил я.

— Медсестрой, — он кивнул. — Вас подвезти?

— Вам в какую сторону?

— Я собирался заехать к сестре…

— Тогда я с вами.

— Не знаю, стоит ли вам сейчас… — начал он.

— Я обещал Алику достать лекарство для дочки… Он не успел сказать, как оно называется, а я, наверное, сегодня уеду в Москву… Я хочу спросить у вашей сестры…

— Садитесь, — он открыл дверцу.

Мы приехали во двор, где между деревьев были натянуты веревки и на них вздувались паруса простыней. Было ветрено.

Дверь нам открыла женщина. Я ее узнал — она работает в комбинатовской гостинице. Алик, кажется, мне об этом рассказывал. Она как-то сразу уткнулась лицом в грудь капитана. Тот потрепал ее по спине и стал утешать:

— Ну, перестань. Все обойдется. Ну, перестань. Не повезло ему, конечно.

— Спасибо, что пришел, — она отстранилась и вопросительно посмотрела в мою сторону.

— Этот человек хотел поговорить с тобой, — капитан взял меня за локоть, — насчет какого-то рецепта.

— Я его знаю, — женщина пристально посмотрела в глаза, — он живет в восьмом номере. Это вы звонили рано утром? Вы ведь вместе куда-то поехали? Она была худая, вокруг карих глаз — сеть морщинок. Сейчас женщина выглядела еще более усталой и измочаленной, чем на работе.

— Да, — ответил я.

— Тогда почему вы целы?

— Мы расстались с вашим мужем до аварии.

— А… Проходите в комнату, я сейчас.

Сама она задержалась у зеркала в прихожей и открыла сумочку.

Пока мы ее ждали, я смотрел в окно. Я люблю смотреть в окна. Было еще очень рано, из подъездов выходили заспанные дети. Они понуро окружили машину капитана, сбились в стайку и замерли, словно досматривали прерванные сны. Женщина вошла в комнату, неумело и наскоро накрашенная, и усталость на ее лице не исчезла под слоем косметики.

— Ты не знаешь, — вдруг спросила она, — нам заплатят по бюллетеню? Или, может, какую ссуду? Денег совсем нет.

Капитан пожал плечами.

— Раньше ты, конечно, у директора мог попросить за нас, — неожиданно зло сказала женщина, — только нет теперь директора.

— Я? — капитан удивленно вскинул брови.

— Какая у меня могла быть дружба с директором?

— Но ты же заходил к нему в дом, даже в тот день, когда его убили, заходил.

— Перестань, — капитан чуть заметно нахмурился.

— Я три раза в неделю днем убирала там квартиру, — женщина обернулась ко мне, — а к восьми часам ехала на дежурство в гостиницу. И так уже несколько лет. Что поделаешь, если нет возможности работать в полную силу…

— Перестань, — капитан устало махнул рукой, — я встречался с директором совершенно по другому делу, и это чистое совпадение, что его убили в тот же день…

«Фиг тебе, убили, — подумал я, — он мне по телефону звонил…» Но ведь, если серьезно, как такое могло получиться? Я, правда, старался об этом не думать, потому что сейчас все равно ничего не придумаю. Мистика какая-то, если, конечно, вы верите в подобную чушь.

В это время от стайки ребят во дворе отделился один посмелее и стал недвусмысленно рассматривать полированную поверхность дверцы. Потом сунул руку в карман. Видимо, фантазию в нем не совсем убили, а сейчас у малыша был вид живописца, который готовится нанести первый мазок на чистом холсте. Муки творчества…

— Послушайте, — сказал я, оборачиваясь к капитану, — по-моему, дети рисуют на вашей машине нехорошее слово.

Он подскочил и пулей вылетел из комнаты. Женщина проводила его взглядом, и я увидел ее глаза. Глаза у нее были опустошенно-сумасшедшие.

— Вам странно, да? — спросила она. — Муж в больнице, а я все про деньги… Поверьте, мне и за лекарство платить сейчас нечем.

— Я достану, а потом сочтемся. Скажите, какое?

— Пойдемте, — она вдруг взяла меня за запястье, — пойдемте…

В комнате была еще одна дверь, оклеенная обоями. Она открыла ее и зажгла тусклую лампочку. Архитекторы задумывали эту комнатку как кладовку. Однако все получилось по-другому. Комнатка была почти пустая, только возле стены стояла кровать, и на ней сидела девочка. Воздух проникал в комнату через занавешенное рыжей марлей слуховое оконце. Женщина склонилась над ней, поцеловала, девочка застонала во сне. Мать выпрямилась и посмотрела на меня.

— Но почему она спит здесь? — недоуменно спросил я. -

Почему здесь, а не в комнате?

— Она боится света, шума боится… Она всего боится. Она меня не узнает, пугается, плачет… Она почти не разговаривает. Смотрите…

Женщина откинула одеяло, и я увидел худое тельце, словно покрытое рыбьей чешуей. Я отвел глаза в сторону.

— Неужели нет лекарств?

— Она родилась такой. Несколько лет назад на заводе, у которого общий забор с комбинатом, случилась авария… Не знаю, какую там трубу прорвало, только часть этого на нашу территорию попала. Я ведь после стала дежурным администратором в комбинатовской гостинице, а когда случилась авария, работала на комбинате. Мы ведрами грязь собирали, ее куда-то вывозили и закапывали. С утра работали, а в обед нас самих «скорая» увезла… Потом солдат прислали, они работали… Но я уже в больнице лежала, мне хуже остальных пришлось, ведь я беременная была. Доктор предупредил, что на ребенке может сказаться, но аборт поздно было… Я вам для того рассказываю, чтобы вы понимали, — я не подачку у комбината прошу, это их вина, что так получилось, и теперь, когда муж в больнице, я просто не вытяну нас обеих… Ее ведь, — она положила руку девочке на лоб, — надолго не оставишь.

Мы погасили свет и тихо вышли из комнаты.

— Давайте я вас завтраком накормлю, — предложила женщина.

— Спасибо, я уже, — ответил, а сам в это время подсчитывал в уме, сколько у меня с собой денег. Достал бумажник. — Ваш муж давал мне в долг… Я хотел ему лично отдать, но, наверное, лучше если теперь вам.

— Что вы, — она спрятала руки за спину, — у меня нет никакой расписки, я не знаю…

— Не было никакой расписки. Как-то он меня просто выручил. И пусть все останется между нами. Я вытянул руку так, что чуть не уткнулся ей в грудь.

— Хорошо, — женщина взяла деньги и словно взвесила их на ладони. — Спасибо. Только я не хочу, чтобы вы пожалели, что вот так просто… вернули эти деньги.

— Я не жалею, — покачал головой.

Попрощался и вышел. Больше мне здесь делать нечего.

Машины капитана во дворе не было. Уехал.

Какой-то мужик в кожаном пиджаке попросил прикурить. Я двинулся вперед по улице и на углу вдруг заметил — мужик в «коже» идет следом. В этот момент мы невольно встретились глазами, и он быстро опустил голову, словно испугался, что я его узнаю.