Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.

- Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я ему, когда нашла всю эту компанию за школой.

Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными, искусственно-хриплыми приблатненными голосами.

- Кому Козел, а кому Юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.

Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он все- таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.

- Ладно, Юрий Петрович. Поговорить надо.

- Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.

Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. «Четвертачок», «чирик», «стольник», «полтинничек»… От ресторанных халдеев, подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от «траллеров» - таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас… Когда этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..

- Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. - Иди сюда.

Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой спецпоходочкой.

Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.

Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.

- Стоять!!! - рявкнула я его компании. - Только шевельнись кто-нибудь!

Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих глаз, Козел нашаривал рукой обломок кирпича.

Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:

- Если ты, сявка неученая, Козел вонючий, потрох дешевый, еще когда-нибудь на Аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу, поднимешь свой облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь - по стенке размажу. Понял, засранец?

Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из сумки «Данхилл» и зажигалку. Закурила и сказала ему:

- Ответа не слышу.

Козел скривился от боли и тихо проговорил:

- Понял…

- Вот и умница, - я повернулась к его перетрусившей кодле. - Всех касается. До свидания, дети.

И пошла. И ни словечка не услышала вослед.

- Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе…

- читала я когда-то любимые мною стихи.

- Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же весь этот ранний цикл наизусть помнила? - так мама хвасталась мною перед Эдиком.

- Вспомнила баба, як дивкой була… - усмехнулась я и захлопнула книгу.

Мы сидели в верхнем ресторане гостиницы «Европейская», куда Эдик пригласил нас с мамой на торжественный обед «для своих». Столик был сервирован «под большое декольте». Стоял роскошный букет роз в какой-то хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной и паштетом, лежали наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком специально для мамы из Швеции.

- Эдик, вы прелесть! - мама уже маханула немножко шампанского и с непривычки щебетала: - как вам это в голову так пришло?!

Она нежно погладила книги.

- Это не мне в голову, - честно сказал Эдик. - Это я спросил в Стокгольме у одного русского: «Что привезти из Швеции в Россию интеллигентной женщине средних лет?» Он сказал: «Пастернак, Высоцкий, Цветаева». Я пошел и купил.

- Так просто - «пошел и купил»! - поразилась мама.

- Да.

В «Европейской» я бывала всего два раза. Не моя епархия. Кому охота, чтобы тебя под любым предлогом вызвали в женский туалет и местные коллеги начистили там тебе рыло за нарушение конвенции?..

Однако, судя по тому, как официант разглядывал меня, мне показалось, что он меня знает. Мне лично его морда была совершенно незнакома. А он даже подмигнул мне, показав глазами на Эдика. И тогда я все просекла: этот сучонок хотел, чтобы я ему потом валюту сдала!

- Вы что-то собирались мне сказать? - спросила я его в упор.

- Нет, нет! Что вы… - халдей испугался, задергался и исчез.

А через минуту в полупустом дневном ресторане, как бы случайно, появился оперативник Леша Чумаков. Повел безразличным глазом вокруг и вышел.

- Давай выпьем за нашу маму, Эдик! - предложила я.

- Правильно. Если можно, я теперь тоже буду называть вас «мама», - Эдик поднял бокал.

- Конечно, конечно! - мама была прелесть! Я ее такой сто лет не видела. - Вы знаете, Эдик, последний раз в ресторане я была почти двадцать лет тому назад…

- Почему? - спросил Эдик.

Мама растерянно пожала плечами.

А я прихлебывала шампанское, которое ненавижу, и очень точно представляла себе, что сейчас происходит внизу…

…Чумаков берет трубку телефона и набирает номер:

- Толя? Привет. «Европейская» беспокоит. Чумаков.

- Здорово, Леша.

- Толя, ты недавно в отделе говорил, что у вас Татьяна Зайцева уже три месяца не появлялась.

- Ну?

- Так вот, она сейчас у нас в ресторане сидит. С фирмачем и какой-то теткой в возрасте. Цветы на столе, шампанское.

- А фирмач ваш?

- Да. Эдвард Ларссон. Швеция. Индивидуал.

- Знаю. Он у нас на «Инрыбпроме» жил. А тетка такая худенькая, лет пятидесяти?

- Да.

- Тогда - порядок. Это ее мать. Зайцева… Погоди. Сейчас посмотрю, - Толя лезет в свой талмуд, находит мои данные и продолжает: - Зайцева Алла Сергеевна. Преподаватель русского языка и литературы. В отношении основной профессии своей дочери находится в полном и счастливом неведении.

- Уж не перешла ли Татьяна к нам в «Европу» работать? А то своих хватает - не разгрести.

- Нет. Не бойся. Они только позавчера зарегистрировались. Теперь она у нас - мадам Ларссон.

- А где гарантия?

- Тоже верно. Но тем не менее…

Пока Эдик с помощью собственного карманного электронного калькулятора проверял счет, а халдей стоял рядом и смотрел в потолок лживыми глазами стукача и ворюги, мы с мамой разглядывали большие цветные фото из дворца бракосочетания.

- Лялька - все-таки красавица! - чуточку фальшиво восхищалась мама, чисто по-русски стесняясь того, что Эдик проверяет официанта уже по второму разу.

- А Сима? - Спрашиваю.

- Сима тоже очень интересная. И Ниночка, и Зина Мелейко… А я здесь совсем на себя не похожа.

- Жалко только, что Константин Иванович надрался.

- Таня! Ты же знаешь Лялиного папу!.. Нужно было смотреть. Боже! Как тебе идет белое! И фата… И Эдик в настоящем смокинге!.. Бесподобно!

Я немножко устала от маминых всплесков, достала инструкцию, полученную от Кисули и Гулливера, и сказала Эдику, который тщательно пересчитывал сдачу:

- Теперь мы должны в твоем консульстве легализовать наше свидетельство о браке и оформить приглашение на выезд…

В отличие от нашего первого посещения генеральный консул Швеции был сух и сдержан. Ни кофе, ни сливок, ничегошеньки…

Он еле скользнул по мне глазами, коротко поклонился и заявил Эдику:

- Вами займется секретарь. Прошу простить: дела.

Эдик тоже не больно расшаркивался. Зато я как можно обольстительнее улыбнулась консулу, напружинилась и сказала ему по-шведски:

- Вы крайне любезны, господин консул. Мы вам очень благодарны.

Моя домашняя заготовочка произвела фурор: консул удивленно поднял брови домиком, Эдик чуть не ахнулся в обморок, а старая грымза в золотых очках уставилась на меня, как на седьмое чудо света.

- Поздравляю, - кисло поклонился мне консул. - У вас редкие способности. Думаю, господину Ларссону неслыханно повезло. Как, впрочем, надеюсь, и вам, фру Ларссон…