Почти всех мужиков я знала еще по двум последним инрыбпромовским выставкам в Ленинграде. С их женами перезнакомилась уже здесь и теперь, на правах хозяйки дома, в поте лица своего вкалывала массовиком-затейником с детворой, которой набралось десятка полтора. От четырех до двенадцати лет.

На нервной почве мне ничего толкового в голову не пришло, и единственное, чем я могла их занять, это самой кретинской игрой в мире - перетягиванием каната! Но как ни странно, это оказалось именно то, что нужно. Мы разделились на две команды - я с малышней на одном конце веревки, старший сын Гюнвальда и еще несколько ребятишек - на другом, и стали перетягивать друг друга, падая и кувыркаясь, вскакивая на ноги и тут же бросаясь в новую схватку…

Я и сама так завелась, что ни черта вокруг себя не видела! Ни того, как за мной нехорошим глазом следил уже сильно поддавший Гюнвальд, ни как кружились мужики вокруг господина Турреля, одного из директоров фирмы, ни как с тревогой смотрела на наши варварские игры беременная четвертым ребенком жена Гюнвальда. Она сидела в плетеном креслице с мороженым в руке, и когда рука уставала, она ставила вазочку с мороженым себе на огромный живот.

- Э-э-эй, ухнем!.. - запевала я, стараясь придать своей команде некий ритм борьбы. - Еще ра-а-зик, еще раз! Э-э-эй, ухнем!

И мои маленькие шведы, ни фига не понимая, яростно вопили русское слово «ухнем!!!» И таскали на этом дурацком канате друг друга по всему участку. А вокруг нас моталась Фрося и лаяла как сумасшедшая!

Женщины нам аплодировали, мужчины подбадривали воплями.

Кончилось это тем, что мы с малышней поднатужились, поднапружились, перетянули своих противников и завалились все в одну кучу-малу. Хохот, крики восторга, визг!.. Где победители, где побежденные?!

Я еле выбралась из-под груды маленьких тел и увидела, что платье мое пришло в полную негодность - все в зелени травы, а на животе огромное коричневое пятно.

- Кошмар! - ужаснулась я.

- Это мой шоколад, - объяснил мне один из малышей. - Когда мы падали, он у меня изо рта выскочил.

- Не огорчайся. Сейчас я переоденусь и принесу тебе другую шоколадку.

Наверху, в спальне я быстро сбросила замызганное платье, осталась в одних трусиках (лифчики здесь я совсем разучилась носить), открыла шкаф и достала оттуда летние джинсы и светлую кофточку. И наткнулась на давно припрятанную бутылку с остатками джина. Взяла ее - ну, совсем на донышке! - и прямо из горла прикончила.

И вдруг услышала шаги на лестнице. Не хватает еще, чтобы Эдик увидел эту мою заначку! Я сунула бутылку под кровать и крикнула:

- Эдик, ты? - и обернулась.

В дверях спальни тяжело дышал пьяный Гюнвальд Ренн.

Я испугалась, схватила джинсы, прикрыла ими грудь.

- Ты что?! Уйди сейчас же! Не видишь, переодеваюсь!.. - я и не заметила, что в растерянности и испуге стала говорить по-русски.

Огромный Гюнвальд прикрыл дверь и молча, не сводя с меня глаз, стал расстегивать брюки.

- Что ты делаешь?.. - я даже кричать не могла. Окно спальни было открыто и меня могли услышать в саду. - Прекрати сейчас же!..

Я попыталась проскользнуть мимо него к двери, но он перехватил меня, вырвал джинсы и стал осыпать меня поцелуями.

- Пусти!.. Отвяжись, дурак пьяный!.. Отпусти меня!..

- Я тебе заплачу!.. - бормотал он и тащил меня к постели. - Я тебе заплачу даже больше, чем платил тогда в Ленинграде! Надеюсь, ты помнишь, сколько я там тебе платил?!

- Отпусти, подонок! Мразь!.. Сволочь!.. - он выламывал мне руки и силы мои были уже на исходе. - Как ты можешь?!.. Ты же в моем доме! В моем доме!..

- Это ты в моем доме! В моей стране!.. - хрипел он, сдирая с меня трусики. - Тем, что ты здесь живешь, ты обязана мне! Это я подложил тебя под Эдварда, дрянь!.. Помнишь, кем ты была? Проститутка!!!

Он бросил меня на кровать и стал лихорадочно стаскивать с себя брюки. На мгновение я высвободилась, случайно нащупала рукой бутылку из-под джина у кровати и со всего размаха опустила ее на голову Гюнвальда Ренна.

Осколки брызнули словно от взрыва. Обливаясь кровью, Гюнвальд обмяк и стал оседать на пол.

Я вскочила, распахнула дверь спальни, выволокла эту бесчувственную тушу на лестницу - откуда только силы взялись? - и без всякого сожаления ногой столкнула его с лестницы. Он покатился по ступеням вниз, да так и остался там лежать без движения.

…Спустя минуту я, уже одетая и причесанная, поливала гюнвальда минеральной водой из большой бутылки. От минералки кровь на его волосах и лице пузырилась, превращаясь в розовую пену.

Когда он открыл глаза, то увидел два коротких ствола автоматического охотничьего ружья Эдварда. И клянусь, оно было заряжено и стояло на боевом взводе!

- Ты, сука, застегни штаны и слушай меня внимательно, - негромко сказала я ему. - Ты зашел в дом за минеральной водой. Тебе стало плохо. Ты упал и ударился. Слышишь? Сам ударился, понял? А если хоть одно лишнее слово скажешь - пристрелю. Мне терять нечего. Повтори!

- Что?.. - ничего не понял он. - Что повторить?..

- Повторяй, гад: «Я зашел в дом за минеральной водой. Мне стало плохо. Я упал и ударился обо что-то. Больше ничего не помню». Ну! - Я прицелилась ему прямо в лоб.

Не отрывая глаз от ружейных стволов, Гюнвальд повторил:

- Я зашел в дом за минеральной водой. Мне стало плохо. Я упал и ударился…

- Молодец. Теперь застегни свои вонючие портки и потихоньку репетируй. А мы тебе окажем медицинскую помощь, - сказала я и крикнула в открытое окно первого этажа: - Эдик! Бенни! Сюда! У нас тут небольшая неприятность!..

И аккуратненько поставила ружье за портьеру - подальше от Гюнвальда, поближе к себе.

Через полчаса мы все - и взрослые, и дети - сидели в саду вокруг самовара и мирно болтали, словно ничего и не произошло.

Гюнвальд с забинтованной головой и рукой на перевязи (он, оказывается, порвал связки локтевого сустава, когда вертухался с лестницы) мрачно сидел со стаканом в здоровой руке, а все остальные, кроме Эдика, шутили над ним:

- Не тот уже Гюнвальд Ренн, не тот, - говорил Бенни. - Раньше мог выпить цистерну.

- И никогда ему не становилось плохо, - подтверждал Стиг.

- А уж то, что не падал - это точно! - подхватывал Кеннет.

Беременная Ева Ренн поглаживала Гюнвальда по плечу и благодарно улыбалась мне.

Несколько раз Эдвард тревожно пытался перехватить мой взгляд, но я на это никак не реагировала. Не потому, что боялась себя выдать - просто была занята. У меня на коленях примостился самый младший из Реннов, и я кормила его мороженым, внимательно следя за тем, чтобы он меня не закапал.

- Дорогие друзья! Давайте поздравим Эда Ларссона и с новой должностью, и с такой очаровательной женой, - сказал господин Туррель, и мне причудилось, что он понял все…

- А еще, Алла Сергеевна, она просила вам передать, что у нее там все очень, очень, очень хорошо! - сказал Витя моей маме.

Это мне мама потом по телефону рассказывала. Про то, как пришел к ней Витя, как посылочку принес для нее и для Ляльки. Она только не сказала, что уже полторы недели лежит, не вставая.

- Спасибо вам, Виктор! Вот жалко, Лялечки нет в городе - на юг отдыхать уехала. Уж как бы она обрадовалась!

- Может, вам что-нибудь надо, Алла Сергеевна? Мои сейчас на даче - я свободен… В магазин там или в аптеку? Вы не стесняйтесь.

- Нет, нет, Витенька, что вы! У меня прекрасные соседи - родители Лялечки. Они, правда, сейчас во Всеволожске, садоводство там у них, но я не без присмотра. Не волнуйтесь. Есть кому помочь.

- А в больницу не лучше, Алла Сергеевна?

- А вдруг Танечка позвонит? Вдруг они приедут с Эдиком? Нет, я должна быть дома. Витя, а как она выглядит?

- Равных нет. Выглядит потрясающе! Машина у нее…

- Да, она мне писала. А это не опасно?

- Она молодец. Прямо профессионал, да и только!

Во входной двери заклацал замок. Слышно было, как поворачивается ключ. Витя вопросительно посмотрел на маму.