Итак, не мешкая я отправился в Древлянск. Не стану описывать встречу с Федором Федоровичем, но поспешу сообщить, что тут же по приезде я уселся читать повесть, а когда прочитал, в мезонине состоялся интересный разговор с показом вещественных доказательств.

Федор Федорович из нижнего ящика матушкиного комода вынул старую жестяную банку из-под китайского чая. Пояснил:

-- Я раньше тебе не рассказывал и не показывал. Дело в том, что в молодости я действительно пил.

Открыв банку, он достал оттуда тряпицу и развернул ее -- на цветистой ткани тускло блеснули пять стреляных винтовочных пуль.

А Федор Федорович на стене возле окна отогнул обои.

-- Отсюда добыл, -- кивнул на углубления в сосновом бревне. -- Что скажешь? -- И вернулся к коробке.

То, что он извлек из нее на этот раз, светилось искрящимся зеленым светом.

-- Быть не может! -- не поверил я глазам.

-- Как видишь -- может, -- усмехнулся Федор Федорович. -- Я повесть дописал -- спать лег. А утром на тетрадке лежит.

Перекладывая с ладони на ладонь оправленный в красное золото камень, я попытался определить его размеры, и выходило: то ли как большой желудь, то ли как маленький грецкий орех.

-- Подделка, -- попытался возразить я.

-- Старик Ханзель, увидевши, за сердце схватился. Настоящий, древней огранки...

На этом я заканчиваю послесловие, а вместе с тем и повесть. Больше мне сказать нечего. Пусть читатели над прочитанным сами ломают головы. В заключение хочу лишь добавить: мой древлянский приятель, наискромнейший человек, попросил имя его, отчество и фамилию в повести изменить и взять на себя авторство, что я и делаю, благо, мне самому повести такой в жизни не сочинить, даже если эдакое и приснится.

Коломна, апрель -- ноябрь 1991 г.