От удара в спину Антон чуть не свалился на землю. Отпрянул, повернулся. И еще удар, теперь уже наотмашь по голове. Виднов пытался обороняться, но силы были неравны.

"За что?" - громко спросил Антон.

Парни не ответили, только где-то, за несколько домов, хором залаяли собаки.

И вдруг, вперемешку с заливистым собачьим лаем, - знакомый говор, топот бегущих людей. Опрометью кинулись в сторону и тут же скрылись за домами и деревьями напавшие на него парни.

Потом рядом раздался сразу ставший родным голос бригадира:

"Стервецы! Такого-то парня... Цены ему нет, этому парню..."

А назавтра бригадир, как и раньше, отчитывал Виднова за каждую промашку, да еще и укорял при этом, что, мол, он, Виднов, только по девкам и мастак. Но почему-то Антону уже ничуть не было обидно. Слушая, он только улыбался про себя.

И вот сейчас, проводив глазами фашиста и бессильно опустившись на мерзлую землю, Виднов как никогда ощутил свое одиночество, бесправие. Его жестоко обидели. Могут обидеть еще: ударить палкой, пнуть ногой... Нет сейчас здесь закона, который защитил бы его. Для них, пришедших из непонятного, злого мира, он и не человек вовсе. Вроде бродячей собаки.

Так и лежал Антон Степанович, обратив лицо к тусклому небу. А из правого, чуть косящего его глаза, еле заметная катилась слеза.

"Да если бы к примеру я, хотя бы в солдатах, попал в их Германию, думал Виднов, - да увидел, как их работящий немец, в годах уже, своим делом занимается, разве б поднялась у меня рука на него?"

Антон Степанович с трудом приподнялся, из кармана новеньких ватных брюк достал платок. Вытер лицо, шею. По привычке посмотрел вверх, на изоляторы. Но перед глазами, заслоняя провода, виднелась Виднову пухлая, вся в рыжих волосах, рука фельдфебеля.

"Ножичком бы его, тем, что в руках держал, - подумал Антон Степанович. - А там бы уж что хотели, то и делали... А что бы на это инженер Долгушин сказал? - продолжал рассуждать сам с собою Виднов. Не похвалил бы небось. Ты, мол, Виднов, на советской, на государственной службе находишься и, что бы там ни было, дела своего бросить не имеешь никакого права. Ну чего бы ты этим своим ножичком добился? Одному фашисту шкуру пропорол? А тут целый город, тысячи людей на нас надеются".

Антон Степанович вскинул голову. Тремя прямыми полосами уходили к Туле провода, успокаивающе потрескивали изоляторы.

"Живет Тула!"

Виднов посмотрел назад: "С мыслями-то с этими опору прошел, а не посмотрел как надо".

Вернулся. Убедился, что все на месте, и уже бодрее зашагал дальше.

Сына Виднов встретил на трассе, недалеко от дома.

- Линия в порядке, - доложил ему Константин.

- Не встретил этих-то? - угрюмо спросил Антон Степанович.

- Как не встретить. Гляжу на провода, а он тут как тут.

- Ну и что?

- Да ничего. Работай, говорит, на здоровье. "Арбайт" по-ихнему. На линию показал.

- А знает он, что то за линия?

- Это ему без надобности, - сказал Константин. - Лишь бы ты дело исполнял аккуратно. Так и сказал: "Саботаж никс!" - и по автомату похлопал. Пулю, мол, заработаешь, если плохо будешь смотреть за делом.

- Ну и ну, - удивился Антон Степанович, - порядок, значит, им подавай. Будет порядок, пусть не сомневаются.

- А ты-то, батя, не встретил приятелей?

Антон Степанович не ответил. Вспомнил фельдфебеля и, сняв шапку, провел ладонью по голой макушке.

- Вспотел, что ли? - спросил Константин.

- Дурак ты. "Дум" по-немецкому! - ни с того ни с сего вскипел старый Виднов.

- Больно ты образованный, батя, стал...

- Образовал тут один, - уже спокойнее сказал Антон Степанович. - Ну хватит, поговорили, - махнул он рукой. - В Тулу нужно про обход доложить.

- Попадешься ты с этим докладом.

Около огорода Антон Степанович поднял с земли длинный шест и, положив на плечо, понес к дому.

- Вроде при деле. Допрашивать не будут, где был да что делал, объяснил он Константину.

- Конспиратор ты у нас, батя, - усмехнулся сын.

Во дворе они на виду у солдат приладили шест к стоякам изгороди и, не глядя на стоящего у крыльца офицера, вошли в дом.

Видновых пока не трогали. Жена ходила за скотиной, стирала белье. Константин таскал из колодца тяжелые ведра. Лишь однажды, когда они, как и обычно, развесили во дворе свое немудрящее бельишко, подбежал дежурный с повязкой и стал что-то кричать. Жена, ничего не понимая, смотрела широко раскрытыми глазами, а он все кричал и кричал, тыча пальцем в мокрые ребячьи рубашонки Потом вынул из ножен широкий, как тесак, штык и обрезал веревку.

"Не там, вишь, повесили", - догадалась Арина Ивановна и велела Константину перенести веревку на огород.

От беспрестанного чужого крика, от суеты Антон Степанович уставал больше, чем от любой работы. "Если б не линия, - думалось ему, - ушел бы куда глаза глядят. А то выбрал бы ночь потемней да и зажег это логово со всех четырех углов".

Только на трассе все было, как и прежде. Антон Степанович ходил туда и по утрам, и по вечерам. Ложился на заснеженную землю и смотрел на провода.

Как-то утром, перед рассветом, Видновых разбудил рев моторов. Гул уходил все дальше, пока не стало совсем тихо. Так, как раньше, когда не было здесь ни войны, ни фашистов.

Виднов встрепенулся. "Неужто совсем?"

Он быстро оделся и вышел во двор. У ворот, как и обычно, маячила фигура часового.

"Может, в дежурке никого нет?" - подумал Антон Степанович.

Он неслышно прошел через темные сени, нащупал ручку, приоткрыл дверь. Стараясь не зацепить расставленные столы и скамейки, пробрался к окну, рукою нащупал шнур, дотянулся до телефонного аппарата, взял трубку, приложил к уху. Знакомый шум. "Отзовется ли кто?" Нажал кнопку. И вдруг знакомый голос телефонистки:

- Пятый.

- Ты это, Любушка? - у Виднова дрогнул голос. - Андрея Ивановича мне. Быстрее. Где хошь найди.

Было слышно, как телефонистка вызывает одного, другого и у всех спрашивает:

- Нет Долгушина? Срочно нужен.

И... вот он наконец.

- Долгушин слушает.

- Андрей Иванович. Виднов это. Линию обошли, в порядке. Я и Константин...

Яркий луч уперся в глаза. Громко крича и натыкаясь на расставленную в беспорядке мебель, к нему идут невидимые пока враги. Там, в Туле, Долгушин тревожно спрашивает:

- Что замолчал? Не немцы ли?

- Здесь они! - кричит Антон Степанович, но его ударяют в бок стволом пистолета и бросают в угол; трубка, стукнувшись о подоконник, падает на пол.

Солдаты пинают Виднова ногами, а офицер кричит:

- Большевик! Партизан! Ты что сказаль своему комиссар?

Антона Степановича приподнимают, встряхивают. Придерживаясь за стену, он идет к выходу, а офицер все так же истошно кричит:

- Мы будем тебя стрелять!

Запертая в комнате, с криком рвется жена, плачут ребятишки. Виднова сбрасывают с крыльца и при свете электрических фонариков бьют...

Затем берут за ноги и тянут к сараю.

Голова Антона Степановича ударяется о мерзлые кочки.

...В первых числах декабря конники генерала Белова, отбросив врага от Каширы, продвинулись на юг и двенадцатого выбили фашистов из Сталиногорска. В эти же дни части генерала Болдина заканчивали разгром вражеских войск под Тулой.

Оставив на дорогах застывшие машины, побежала и та немецкая дивизия, штаб которой располагался на Крюковском монтерском пункте.

Морозным вечером, когда кругом все затихло, плачущая Арина Ивановна Виднова вывела из сарая мужа и сына.

Недолог был их отдых. Вскоре и Антона Степановича и Константина вызвали в Тулу. Вокруг города стояли залитые водой шахты, и, чтобы дать им электрическую энергию, требовалось восстановить разрушенные фашистами электропередачи.

И вновь взялся Виднов за свою работу, не зная еще о том, что именно благодаря ему и другим таким же простым труженикам заслужит Тула высокое звание Города-героя.

* * *