• «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5

Левитов Александр Иванович

Газета в селе

Александр Иванович Левитов

Газета в селе

I

У почтовой конторы в городе Черная Грязь стояла мужицкая телега, около которой суетились сам хозяин телеги (обтерханный такой мужичонка с рыженькой клочковатою бородой и с каким-то необыкновенно испуганным лицом) и почтамтский сторож, отставной унтер-офицер, с большими седыми усами, серьезный и повелительный старик. Он сердито покрикивал на мужика, помогая ему взвалить на телегу какой-то большой тюк пуда в два.

-- Ну, ну! -- командовала военная кость. -- Чего стал? Наваливай, наваливай! Что же, в самом деле, сам я, что ли, стану вместо тебя это дело делать?

-- Ослобони, бога для, милый человек, -- умолял мужик. -- Сейчас бы мы с тобой дернули за это по махенькой, вот те Христос, дернули бы!

-- Поговори! -- прикрикнул солдат, и тюк грузно упал в телегу. -- Тут, братец, никакая махенькая не поможет. Вези как приказано. Слышь: не забудь, как тебе его высокоблагородие господин почтмейстер наказывал говорить: так и так, мол, Архип Петрович! Милость, мол, вам большая вышла. В самой Москве, мол, узнали про вас господа синаторы и вот, мол, газету вам шлют. Почтмейстер, мол, оченно вас с такой милостью проздравляют... А что ежели ты, шельма, мне про питье энто говоришь, так ты мне деньгами сейчас подавай, потому как же иначе-то?.. Так вот, вынимай же и помни. Слышь?

-- Слушаю! -- печально откликнулся мужик, усаживаясь в телеге как можно подальше от тюка.

-- И избави тебя боже потерять али бы как иначе попортить, -беда! --все строже и строже внушал солдат. -- Тут весь свет описан... Моря опять... Ты скажи: маленькие они, моря-то, али нет?

-- О господи! -- мысленно перекрестился мужик. -- Где им быть маленьким?

-- Пытаму, ежели ты ево потеряешь, рази ты можешь другую такую же сочинить, а?

-- Где уж?

-- То-то же! Марш!

-- Н-ну, тр-рогай! -- в свою очередь скомандовал мужик послушной лошади, и телега тронулась. Солдат счел своим долгом постоять на крыльце конторы и посмотреть, как именно поедет таинственный тюк.

-- Смотри ж , сберегай! -- еще раз крикнул он с крыльца. -- Как можно сберегай, -- все силы...

-- А я вот его свитенкой прикрою, -- торопливо ответил мужик издали, --чтобы он не тово... Чтобы он как-нибудь... бог е ведь знает...

-- Прикрой, прикрой, -- согласился унтер. -- Оно лучше будет так-то, сохранней! -- Потом он тихим шепотом прибавил: -- Скажи, пожалуйста: народец какой, а? От самих господ синаторов не хотел посылки отвезть. Я, говорит, боюсь, как бы мне не проштрафиться... Экой народ необразованный, право!

-- Вот напасть! -- толковал тоже и мужик уже на дороге. -- Что, ежели она пропадет?

И вслед за тем он пристально осмотрел окрестные поля и дорогу впереди и назади, приподнявшись для этого на телеге во весь рост, а потом перекрестился, завернул роковой тюк в свою свиту, твердо сел на него и принялся есть зеленый, словно бы из кирпича сделанный, с конопляным маслом, калач, прихваченный им в дорогу для скуки на городском базаре...

II

Через час уже мужик ехал широким-широким полем. В нем совершенно терялся и сам мужик, и его лошадь, и телега. Словно муха, ползли эти три существа по тугой дороге, между кособокими вешками, густыми хлебами -- и ни эти хлеба и вешки, ни раскаленное небо, ни ослепительно яркое солнце, никто и ничего не подсказывало мужику, что это такое везет он; а он все думает, все это он упорно всматривается в горящую полдневным пожаром даль, не покажется ли там кто-нибудь, кто бы сказал ему, что это такое именно. Зеленый калач пришел к концу, -- ничего не осталось делать, как только сидеть и думать, думать и пугаться. Тоска!..

-- Надо полагать: штрафные это какие-нибудь? -- наконец предположил мужик. -- Нонича это пошли все штрафы... Беда!

"Это точно!" -- тосковали сожженные солнцем хлеба, деревья и травы.

-- А может, и другое что? -- продолжалась мужицкая дума тоскливая. --Может, и набор какой, ведь оно не узнаешь.

"Как узнать! -- соглашались хлеба, деревья и травы. -- Простому, слепому человеку про это никак невозможно узнать".

Но не слышит мужик этих голосов тайных, которые редко кто может слышать. Все молчит около него, -- и едет он -- и тоскует и думает, что как бы в селе на миру, чего доброго, не притаскали его за такие дела всем миром-собором.

-- Тут как раз на поронцы наскочишь, да еще, пожалуй, полведра велят становить. Нонича на этот счет осторожно!..

Но вот впереди показалась небольшая партия солдат, с ружьями, тяжелыми ранцами, в расстегнутых шинелях, в красных ситцевых нагрудниках, толсто подбитых ватой, У редкого из них не было в руках гармоники, а один из партии так даже играл барыню на самоделковой скрипке и в то же время, несмотря на страшную жару, бойко подплясывал. При виде этой веселой группы у мужика немного отлегло от сердца.

-- Эй, земляк! -- вдруг заговорил скрипач, подбегая к телеге -- Как тебя звать-то? Я забыл...

-- Был Лука!

-- Я так и думал. Купи, Лука, трубку у меня. А? Вот так трубка! Вся она из цельного азиатского камня сделана, а достал тот камень со дна морского один арап, с него после всю шкуру содрали, потому он был кошшунник, которые, знаешь, может, кошшунствуют какие.

-- Ах ты черт! -- похвалили скрипача товарищи, усаживаясь в телегу к Луке. -- Он у нас, дядя Лука, шутник, только злости в нем нет. Ты его не бойся, нас кстати подвезешь.

-- Вы вот что, ребятушки, царские слуги, -- сказал Лука. -- Вы проходите лучше, а то совсем пристанет у меня лошаденка. Где мне вас одному поднять, тут, может, три подводы нужны.

-- Ну, ну, ничего! Мы слезем, ранцы-то вот хоть нам успокой.

-- Ранцы клади, ребята; а сами так сторонкой идите, потому есть тут у меня в телеге сигналы такие казенные.

-- Какие такие сигналы? -- живо спросил скрипач.

-- Навалил там в городе, а какие -- не знаю. Наказали беречь. Надо полагать, что какой-нибудь штраф али бы што...

-- Дай-ка я взгляну, что там такое у тебя, -- вызвался скрипач, и вслед за тем он растормошил свитку, скрывавшую тюк, важно наморщил брови и по складам прочитал наклеенную на нем надпись: "газ-з-е..."

-- Ребята! Бежи в поле, -- вдруг вскрикнул грамотей. -- Опасно...

Солдаты стремглав прыснули от телеги, а скрипач продолжал, обращаясь к Луке: