Киммимид проходит через луг с визитом, и они с Шуку разговаривают вместе, и гуляют вместе по лугам и вдоль речки. А потом, когда проходит день, неделя или две недели, он спрашивает ее, не желает ли она танцевать. "О, я не знаю", отвечает она, но видит, что он уже стоит высокий и прямой, с головой чуть запрокинутой назад, в той позе, что начинает танец, и она тоже встает; поначалу ее голова опущена, хотя она стоит прямо, прижав руки к бокам, но потом ей вдруг тоже хочется запрокинуть голову. Запрокинуть назад, и раскинуть руки широко, широко... чтобы танцевать и танцевать с ним...
А чем занимаются родители Шуку и родители Киммимида, в саду возле кухни или в старом ягоднике, как не тем же самым? Они смотрят в лицо друг другу, они вздымают свои гордые и узкие головы, а потом он прыгает, воздевая руки над головой, делает большой прыжок, а потом поклон, низкий поклон... и она кланяется тоже... и так он длится - танец ухаживания. И по всему северному континенту эти люди сейчас танцуют.
Никто не вмешивается в жизнь старых пар, никто не пытается изменить или перелицевать их брак. Однако, Киммимиду стоит быть настороже. Как-то вечером через луг приходит молодой человек, которого Шуку никогда раньше встречала; его место рождения расположено в нескольких милях отсюда. Он наслышан о красоте Шуку. Он сидит и разговаривает с нею. Он рассказывает ей, что строит новый дом в роще, милое местечко, и ближе к ее дому, чем к его. Он хотел бы попросить ее совета о том, как строить этот дом. А как-нибудь он хотел бы и потанцевать с нею. Может быть даже этим вечером, всего чуть-чуть, один шажочек или два, перед тем как он удалится.
Он чудесный танцор. И, танцуя с ним на траве поздним вечером ранней весны, Шуку чувствует, словно она летит, подхваченная великим ветром. И она закрывает свои глаза, ее руки плывут по бокам, словно на этом ветру, и встречаются с его руками...
Ее родители останутся жить вдвоем в доме на лугу; но у них больше не будет детей, ибо их время прошло, но любовью заниматься они будут так же часто, как делали это, когда впервые поженились. Шуку выберет одного из своих поклонников, вообще-то говоря, нового. Она уйдет, чтобы жить с ним и заниматься с ним любовью в доме, который они заканчивают строить вместе. Они строят, они танцуют, они занимаются садом, едят, спят, и все, что они делают, превращается в любовь. И в положенное время Шуку становится беременной, и в положенное время она рождает двух детей. Каждый рождается в прочной, белой мембране или яйце. Оба родителя разрывают эту защитную оболочку своими руками и клювами, освобождая крошечного свернувшегося в комочек новорожденного, который поднимает свой бесконечно маленький клювик и слепо всматривается, уже разевая широко свой рот, жадный до еды, жадный до жизни.
Второй ребенок, девочка, гораздо меньше и не такая жадная. Не такая преуспевающая. Хотя Шуку и ее муж питают обоих с нежной заботливостью, а мать Шуку приходит, чтобы присмотреть за маленькой, покормить ее из собственного клюва, и укачивать ее неустанно, когда она плачет, но все же младенец чахнет и слабеет. И однажды утром, лежа на руках своей бабушки, младенец корчится, задыхаясь. А потом замирает. Бабушка горько плачет, вспоминая маленького братика Шуку, который не прожил даже так долго, и пытается успокоить Шуку. Отец ребенка копает небольшую могилку позади нового дома среди усыпанных почками деревьев долгой весны, а слезы все катятся и катятся с его глаз, пока он копает. Однако, другой ребенок, крупная девочка Кикирри, щебечет, агукает, ест и процветает.
Примерно к тому времени, когда Кикирри научится вставать и кричать "Па!" отцу, "Ма!" матери и бабушке, и "Нет!", когда ей говорят перестать что-то делать, у Шуку рождается еще ребенок. Как в большинстве вторых зачатий, он рождается один. Прекрасный мальчик. Маленький, но очень жадный. Он растет быстро.
И он будет последним из детей Шуку. Они с мужем все еще продолжают заниматься любовью, когда бы им ни захотелось, во все легкое и счастливое время цветения и время появления плодов. Теплыми днями и нежными ночами. В прохладной тени деревьев и в гудящей насекомыми жаре на лугу в летний полдень, но это будет, как они выражаются любовь-роскошь; она не приносит никаких плодов. Кроме самой любви.
Дети у ансаров рождаются только ранней весной на Севере, вскоре после того, как они возвращаются к местам своего собственного рождения. Отдельные пары приносят четверых детей, и многие трех; но часто случается, что если первые двое детей процветают, то второго зачатия не происходит.
"Вы избавлены от проклятия сверхразмножения", сказала я Кергеммегу, когда он сообщил мне все это. И он согласился, когда я рассказала ему немного о своей планете.
Однако, ему не хотелось, чтобы я думала, что ансары совсем лишены реального репродуктивного выбора. Пары, как правило, связывают свои жизни навсегда. Однако человеческие желания и противоречия могут все менять, искривляя, разрывая эти связи. И он рассказал мне о подобных исключениях. Многие брачные узы образуются между двумя мужчинами или двумя женщинами. Такие пары, и те, кто остаются бездетными, часто берут ребенка у пар, у которых их трое или четверо, или берут ребенка, оставшегося сиротой, чтобы его воспитать. Есть люди, которые не берут супруга, а есть и такие, у которых супругов несколько - одновременно или последовательно. И, конечно, существует адюльтер. И существует насилие. Плохо оказаться женщине среди последних мигрантов, идущих с Юга, ибо сексуальный подъем у таких оставшихся уже слишком силен, молодых женщин часто насилуют целыми бандами, и они прибывают к месту своего рождения, жестоко настрадавшись, без надежды на пару, да еще и беременными. Мужчина, который не нашел себе пары, или разочаровался в собственной жене, может покинуть дом и уйти бродяжничать в качестве торговца иголками и нитками, точильщика ножей или столяра; таких странников ценят за их полезные умения, однако не доверяют их мотивам.
Когда мы вдвоем проговорили несколько мерцающих пурпуром вечеров на веранде, продуваемый легким морским бризом, я спросила Кергеммега о его собственной жизни. Я следовал Мадану, закону Пути, во всех аспектах, кроме одного, ответил он. Он нашел пару после своей первой миграции на Север. Его жена родила двух детей, обоих после первого зачатия, девочку и мальчика, которые, конечно, в должное время отправились с ними на Юг. Вся семья воссоединилась при его второй миграции на Север, а оба его ребенка женились и вышли замуж поблизости, так что он хорошо знал пятерых своих внуков. Он и его жена провели большую часть своего третьего сезона на Юге в разных городах; она, учитель астрономии, отправилась еще дальше на Юг в обсерваторию, в то время как он оставался в Терке-Кетере заниматься медитациями с группой философов. Она совершенно неожиданно умерла от сердечного приступа. Он присутствовал на ее похоронах. Вскоре после этого он снова проделал тропу на Север со своим сыном и внуками. "Я не скучал по ней, пока я не возвратился домой", сказал он, признавая это как факт. "Но прибыть туда, в наш дом, чтобы жить там без нее - это было нечто такое, что я не смог выдержать. Мне случилось услышать, что здесь, на этом острове, кому-то необходимо приветствовать чужаков. Я раздумывал о самом лучшем способе умереть, и такая жизнь показалось мне некоей точкой на полпути. Остров посреди океана, где нет ни единой другой души из моего народа: не вполне жизнь, не совсем смерть. Идея привлекла меня. Поэтому я оказался здесь". Ему было много больше трех лет Ансара, почти под восемьдесят на наши годы, хотя только легкая сутулость и чистое серебро гребня выказывали его возраст.