Я увидел, что она не рада, удивился, но к вечеру уже забыл об этом.

К осени я все чаще стал ездить за город - московские храмы были уже более или менее разведаны. Поездки в электричках давали мне ощущение дороги. Заметив в окошке купол какой-нибудь церкви, я вылезал и шагал к нему по шоссе или просто через поля.

- Какого хрена ты таскаешься в такую даль? В Москве надо вертеться, в Москве. Время не трать. - Георгий Семеныч не одобрял моих поездок.

- Да там тоже хорошо берут.

- Здесь берут лучше. Всех обзвонил, - давай по новой. Наедь на них, скажи, мол, батюшка, сворачиваемся - полиграфия дорожает, иконки себе в убыток производим. Берите последние. Им же не продавать надо, а втюхивать. Понимаешь, втюхивать.

Я, скорее всего, понимал, но за городом было приятнее. На прошлой неделе я решил разведать Каширу и по дороге домой, уже вечером вылез в Ситенке - маленьком полустанке километрах в восьмидесяти от Москвы. Купол с крестом поднимался над желтеющими посадками берез, за деревьями открылась ограда церкви. Я отыскал открытую боковую дверь и попал в кухню. Две бабульки сказали, что настоятеля сейчас нет, без лишних разговоров усадили за стол и налили мне тарелку щей. "Как же ты голодом-то поедешь?"

Я ел густейшие щи, одна бабушка месила тесто, а вторая сидела напротив меня, подперев кулаком щеку, и смотрела, как я ем.

- Страшно, наверное, было служить-то? Смертей навидался?

- Да сам я не служил там. У меня дядька инвалид оттуда, он и собрал артель. Я помогаю просто.

- Ой, сынок, хорошо. Хорошо, что ты там не был, что Господь миловал. Не дай Бог такому произойти. Давай еще немного подолью, электричка еще через час только пойдет. Давай.

Отъезжая от Ситенки, я смотрел из окошка, как горели в закатном солнце березы и золотой куполок. Такие поля кругом. Вроде ничего особенного, а мне нравились такие поездки. Раза два в неделю можно из города уезжать, и не просто так, не просто для себя, а по делу. Все-таки вон, в Дмитрове, много заказали.

В Дмитров повезли иконки на машине, одному было не утащить в рюкзаке. Поматерился Георгий Семеныч, что, мол, ехать - только бензин жечь, но ничего, поехал. Там батюшку прождали до самого вечера, потом иконки считали, потом деньги. Отправились домой уже вечером.

- Кончай ты ездить по дальним храмам. Весь день убили, а толку - хрен да ни хрена. С этим отцом Василием твоим провошкались до ночи, - Георгий Семеныч гнал, не сбавляя скорость на поворотах. Жевал сигарету. - Надо день со смыслом тратить. Встал, с утра в пару мест сгонял, пока обедаешь позвонил туда-сюда, опять съездил. Вот так надо, с толком, понял? А ты, елки, знаю я тебя - уедешь за город, сядешь на пенек и сидишь. Нужны будут какому-нибудь попу иконки - сам придет. Так ведь?

У переезда через железную дорогу опустился шлагбаум. Мы не успели. Сзади притормозила "четверка" с матрасами на верхнем багажнике. Куча детей в салоне. На самом верху к матрасам было привязано два стула и удочки. Дачный сезон уже закончился, а я за лето только и выезжал из города что по своим церквям. Даже на рыбалку ни разу не съездил. И осень так пройдет, останется только воспоминание, что однажды утром воздух такой свежий был, и горизонт почище казался.

- Японский-то бог! Опять торчать будем, время терять. Надо, Серега, с умом, с умом. Вот я, например, если за день кого-нибудь хоть на копейку не обставлю - все, день просто так прошел. Потерян день. Поэтому и деньги идут, и дела идут. Думаешь, у меня одни эти иконки? Да это старт, начало только. Сейчас надо магазин открывать, за товаром в загранку ехать. Спешить надо, здоровья-то ни хрена не осталось. А ты - на пенек. А этому, блин, дураку что надо еще?

На дорогу вылез с обочины мужик, постучал нам и начал показывать что-то на пальцах. Георгий Семеныч опустил стекло.

- Чего тебе?

- Командир, подбрось до поселка. Или сотку дай.

- Больше ничего не надо?

- Ну, прошу как человека, подбрось нас с товарищем. Или сотку дай.

- Иди у других проси.

Подошел товарищ с ломом в руках, а поезд - длинный товарняк - еще не прошел.

- Елки, товарищ нашелся еще. Докуда, говоришь, везти-то?

- Ну, там это по трассе, короче, недалеко. Скажем, докуда. Мужик, я прошу, отвези нас. А то машину разобьем.

Георгий Семеныч в задумчивости посмотрел на пролетающие вагоны.

- Ладно, иди с той стороны садись, у меня здесь дверь не открывается.

- А ты довезешь?

- Ну, сказал же, довезу, сейчас вот поезд пройдет, и довезу. Пусти, стекло подыму.

Прошел последний вагон. Мужик послушно убрал руку, и Георгий Семеныч поднял стекло, потом поманил мужика пальцем, и когда тот наклонился, ударил его дверцей и газанул. Шлагбаум начал подниматься, товарищ занес лом, но немного опоздал и промахнулся.

Проехали. Сразу за переездом "жигуленок", идущий сзади, посигналил фарами. Георгий Семеныч притормозил и вышел, я за ним. Водитель "четверки" тоже выбрался из машины, неясно улыбаясь в сумерках, и мотнул головой назад.

- Не попали, вроде, а? Но за такое учить надо.

- Надо, конечно. Если б поезд не прошел, то, может, и попали бы.

Мужики с той стороны переезда уже подходили. Водитель "четверки", не дожидаясь, пока товарищ размахнется своим ломом, влепил ему ботинком в промежность, а Георгий Семеныч по старинке разбил второму лицо кулаком. Оба легли на месте. Я только смотрел.

- Сейчас, ребята, погодите. - Водитель "четверки" уже достал из-под сиденья моток проволоки и вязал лежащему мужику ноги. Повернулся ко мне: Сейчас. Ты, парень, иди отвлекай эту, в будке которая сидит, железнодорожницу, а мы этих к рельсам привяжем. Чтоб знали. Давай, потащили.

Я двинулся к будке, но Георгий Семеныч поймал меня за рукав и вернул на место.

- Да брось ты, - сказал он водителю, который уже связал второго. - На хрен тебе эта пьянь сдалась, возиться с ними. У тебя ж здесь дача, наверное, недалеко, а привяжешь к рельсам, так проблемы с муса'рней себе на голову заработаешь.

- Чепуха, потащили гадов. Научим их.

- Послушай, приятель. Брось их на хрен, правду говорю.

- Да мне-то вообще по барабану. Я ж тебе помочь хотел. За такое ведь учить надо. - В голосе явно слышалась обида. - Не хочешь - не будем. Только потом они опять машины бить пойдут.

Он еще раз пнул темнеющее на асфальте тело и сел за руль. Хотел что-то сказать, но просто махнул рукой, - передумал. Из "четверки" с интересом глядели детские мордочки. Потом они проехали мимо. Мы тоже уселись в машину.

- Крутой мужичара, - сказал я.

- Сто лет такая крутизна на хрен не нужна. Привязал бы и сел. И мы бы сели. Нет, у меня твердое правило на всю жизнь - никогда не соваться против закона. Крутись, вертись там, где можно, а в такие дела не ввязывайся. Сядешь не за хрен собачий. Кто семью тогда кормить станет?

Он пристегнулся, подумал, а потом добавил:

- На закон плевать можно, только когда оборот уже большой. Понял, нет?

Когда я взялся за ремонт потолка в кухне новой квартиры, дело пошло не так быстро. Сдирать обои и плинтуса было приятнее. Потолок кухни был похож на терку - старая масляная краска вздулась пузырями и потрескалась. Она отчищалась с трудом, вместе с ней отваливались еще и куски штукатурки. В общем, я ободрал все до плиты, а потом стал шпатлевать. Поверхность получилась на удивление неровная. Тогда я решил зачистить ее наждачной шкуркой, и белая тонкая пыль покрыла всю квартиру.

С начала учебного года на время ремонта у меня в этой квартире поселились два парня из Омска. Один из них - Денис - учился со мной на одном курсе, изучал хинди, а другой был просто дэновским земляком, другом детства, и его звали Лехой. Дэн был, пожалуй, единственным, с кем я сдружился в институте. Кликуха у него была Сяопин - Дэн Сяопин, хотя на китайца он был совсем не похож, рожа сибирская. Просто так получилось, наверное, из-за того, что его Дэном звали.

Парни ругались на пыль, которая въедалась им в волосы, жаловались на сквозняки, но продолжали там жить. С приездом Аленки я уступил им опрокинутый шкаф, поскольку стал ночевать дома, и отдал одну связку ключей. У Дэна была комната в университетском общежитии, но Леху туда не пускали. А Леха хотел немного пожить в столице.