ГЛАВА IX

Я увидал в углу залы старика, смахивавшего на монаха. Он был одет в серую сермягу и ужинал в одиночестве. Любопытство побудило меня сесть напротив него. Я вежливо поклонился ему, на что он ответил мне тем же. Получив свою порцию, я принялся молча уплетать ее с большим аппетитом и, частенько поглядывая на своего визави, заметил, что он не отрывает от меня глаз. Наконец, мне надоело это упорное разглядывание, и я обратился к старику со следующими словами!

— Скажите, отче, не встречались ли мы с вами случайно где-нибудь в другом месте? Вы так пристально в меня всматриваетесь, точно я вам уже несколько знаком.

Он отвечал серьезным тоном:

— Я гляжу на вас, потому что меня поразило удивительное разнообразие приключений, отмеченное в чертах вашего лица.

— Вот как! — сказал я насмешливо, — не изволит ли ваше преподобие увлекаться метопоскопией?129

— Могу похвалиться, — возразил он, — что владею в совершенстве этой наукой и что мои предсказания всегда сбывались. Я также знаю хиромантию и смею вас заверить, что, сопоставляя наблюдения над рукой и лицом человека, безошибочно предвещаю будущее.

Хотя старец походил по внешности на разумного человека, однако же показался мне после этих слов таким безумцем, что я, не удержавшись, расхохотался ему прямо в лицо. Но вместо того чтоб обидеться на мою невежливость, он улыбнулся. Окинув залу взглядом и убедившись, что нас никто не подслушивает, он продолжал:

— Не удивляюсь вашему предубеждению против этих двух наук, которые слывут у нас шарлатанскими. Они требуют длительного и тягостного изучения, а это отпугивает ученых, которые отрекаются от них и стараются их ославить, досадуя на то, что они им не даются. Что касается меня, то я не убоялся ни окружающего их тумана, ни трудностей, непрестанно встречающихся при поисках химических секретов и при опытах дивного искусства превращать металлы в золото.

— Но я забываю, — продолжал он, спохватившись, — что обращаюсь к молодому кавалеру, которому мои речи, действительно, должны казаться бреднями. Образчик моего искусства лучше всяких слов заставит вас отнестись ко мне благосклоннее.

Сказав это, он извлек из кармана склянку с алой жидкостью и снова обратился ко мне:

— Вот эликсир, составленный мною сегодня утром с помощью перегонки соков нескольких растений, ибо я посвятил, подобно Демокриту,130 почти всю свою жизнь изысканию свойств целебных трав и минералов. Вы сейчас испытаете его действие. Вино, которое мы пьем с вами за ужином, отвратительно; оно станет превосходным.

Старик тут же налил капли своего эликсира в мою бутылку, отчего вино сделалось лучше самых тонких вин, которые распивают в Испании.

Чудеса поражают воображение, а когда оно разыграется, то человек перестает руководствоваться разумом. Очарованный поразительным секретом и убежденный в сверхдьявольских способностях его изобретателя, я воскликнул восторженно:

— Ради бога, отче, простите меня, если я сперва принял вас за старого безумца! Отдаю вам теперь полную справедливость. Я и без дальнейших доказательств верю, что вы можете, если захотите, превратить железный брус в слиток золота. Сколь я был бы счастлив, если б постиг эту дивную науку!

— Упаси вас господь! — прервал меня старец с глубоким вздохом. — Вы не ведаете, сын мой, о чем мечтаете. Вместо того чтоб завидовать, вы лучше пожалейте меня, ибо я затратил много трудов для того, чтоб сделать самого себя несчастным. Я нахожусь в постоянной тревоге и боюсь, как бы не проведали о моей тайне и не заточили меня навеки вечные в награду за все мои страдания. Опасаясь этого, я веду бродячий образ жизни, то переряженный патером или монахом, то кавалером или крестьянином. Можно ли назвать преимуществом умение делать золото, купленное столь дорогой ценой, и не является ли оно скорее мукой для тех, кто не может пользоваться им спокойно?

— Вы рассуждаете, по-моему, весьма здраво, — сказал я тогда философу. — Ничто не может сравниться со спокойствием. Вы возбудили во мне отвращение к философскому камню, а потому я вполне удовольствуюсь, если вы не откажетесь Предсказать мне мою судьбу.

— Весьма охотно, дитя мое, — возразил он. — Я уже исследовал ваше лицо. Теперь покажите ладонь.

Я протянул ему руку с полным доверием, за что меня, наверно, осудят некоторые читатели, которые, быть может, поступили бы точно так же на моем месте. Он внимательно осмотрел ее и затем воскликнул с восторгом:

— Ого, сколько переходов от горя к радости и от радости к горю! Какая курьезная чехарда злоключений и благополучии. Но вы уже испытали большую часть превратностей фортуны. Впредь вы избавлены от всех несчастий, и один благожелательный сеньор устроит вашу судьбу, которой не будут уже грозить никакие перемены.

Заверив меня, что я могу положиться на его пророчество, он распрощался со мной и покинул трактир, оставив меня погруженным в раздумье по поводу того, что мне довелось от него услышать. Я не сомневался, что пресловутым благожелательным сеньором окажется не кто иной, как маркиз де Мариальва, а поэтому считал предсказанное вполне вероятным. Но будь оно даже совершенно несуразным, это не помешало бы мне поверить мнимому монаху, ибо он совершенно заворожил меня своим эликсиром. Желая, со своей стороны, способствовать осуществлению того счастья, которое он мне посулил, я решил служить маркизу еще с большим рачением, чем всем своим прежним господам. Приняв такое намерение, я с превеликой радостью вернулся в нашу гостиницу; никогда еще ни одна женщина не выходила от ворожеи преисполненной таким довольством.

ГЛАВА X

Маркиз еще не изволил вернуться от своей комедиантки, и я застал в его покоях камердинеров, которые в ожидании его возвращения забавлялись игрой в приму. Я познакомился с ними, и мы скоротали время в шутках до двух часов пополуночи, пока не приехал наш барин. Он несколько удивился, увидев меня, и сказал мне добродушным тоном, свидетельствовавшим о том, что он остался весьма доволен проведенным им вечером:

— Как, Жиль Блас, вы еще не спите?

Я отвечал, что хотел сперва спросить, нет ли каких приказаний.

— Возможно, — заметил он, — что я завтра утром дам вам одно поручение, но вы еще успеете тогда узнать мои намерения. Ложитесь спать и знайте, что я освобождаю вас от обязанности дожидаться меня по вечерам: мне нужны только камердинеры.

Обрадовавшись такому распоряжению, которое избавляло меня от дежурств, иногда казавшихся мне тягостными, я покинул апартаменты маркиза и отправился на свой чердак, где улегся в постель. Но, не будучи в состоянии уснуть, я последовал совету Пифагора,131 который рекомендует вспоминать по вечерам то, что мы делали в течение дня, дабы хвалить себя за хорошие поступки и хулить за дурные.

Совесть моя была не настолько чиста, чтоб я был доволен собой. Меня мучило содействие, оказанное мной Лауриной проделке. Тщетно оправдывал я себя тем, что вежливость не позволяла мне уличить во лжи особу, ратовавшую только о моем благе, и что я некоторым образом был вынужден стать соучастником плутовства; ко, неудовлетворенный этими извинениями, я отвечал сам себе, что мне не следует продолжать эту плутню и что я буду бесстыднейшим человеком, если останусь служить у сеньора, которому так дурно заплатил за его доверие ко мне. Наконец, по строгом рассмотрении дела, я пришел к убеждению, что если я не мошенник, то во всяком случае мало чем от него отличаюсь.