Анчутка посмотрел внимательно:
- Не сказал он тебе разве?
- Нет. А я не спросила. Как неловко. Назови мне его поскорее!
Парнишка медлил.
- Ну же! - Настя сердито топнула ногой.
Во взгляде Анчутки вспыхнул интерес и вдруг опять сменился лукавиной.
- Прикажи, Краса Ненаглядная!
- Приказываю! - Настя и впрямь, начала сердиться.
- Сразу бы так-то! Твоего приказа нельзя ослушаться. А имя хозяину моему - Змей.
- Змей?! - толи выговорила Настя, толи ошеломленно рот открыла. Почему?!
- Что - почему? - И видя, что онемевшая девушка не находит слов, "пояснил": - Ну, Змей он... такой он...
- Коварный?..
- Не-е... Мудрый... вечный... опасный... Одно слово - Змей.
- Предупреждал я тебя! - голос раздался столь нежданно, что Настя вздрогнула. И вроде без угрозы прозвучал, а парнишка сжался. - Ступай прочь!
Анчутка шмыгнул столь стремительно, что Настя не углядела, куда скрылся.
Он встал перед ней - высокий, великолепный... опасный. С ожиданием смотрел. И она, глядя в его глубокие, будто больные глаза, светящиеся изнутри чем-то опасным и одновременно надежным, спросила:
- Что хочешь услышать?
- Не знаю.
- Он не сказал еще, ты - искушение.
- Не знаю... Может быть. Но не тебе.
- Теперь - нет. А три дня назад?
- Ведь я ушел...
Настя молчала, и он спросил:
- Хочешь, верну тебя домой?
Домой?.. В беспросветную долю, в глумление негодяя - теперь, когда сердце ее узнало ликующий полет счастья...
- Моя боль, моя радость - забава тебе? - горько прошептала она.
- Что ты, Настенька!.. - поспешно прервал он. - Что ты, - повторил виновато и тихо. - Не позабавиться тобою... дать почувствовать тебе силу твою, узнать самоё себя...
Он шагнул, порывисто прижал к груди ее ладони - вздрогнула Настя, хотела руки от него отдернуть.
- Не бойся, я не испугаю тебя холодной змеиной кожей...
- Почему?.. Ведь то будешь истинно ты! - и вскинула голову, и голос прозвенел гневным вызовом.
- Я могу обернуться кем угодно, и в змеиное тело войти могу... На время.
- Каков же ты настоящий?
- Ты видишь.
- Не знаю теперь, чему верить...
- Неужто так много поменяло всего одно слово, Настя?
- Не слово... Коварен ты и лукав... Если слово столь мало значит, почему не назвался мне?
- Повинен я... Но лишь в том, что не хотел отпугнуть тебя раньше, чем узнаешь меня. И в том, что по моей воле не спросила ты имени моего - не хотел тебе называть его и лгать не хотел.
- Зачем все? Чего ты хочешь?
- Сила великая в тебе, Настенька. И имя тебе - Краса Ненаглядная. Нельзя допустить, чтоб загубили тебя. Тот человечишко по ничтожеству своему даже сути злодейства своего не поймет. Впрочем, не труд на него праву найти, и дальше мы хранить тебя могли бы...
- Не пойму я, к чему речи эти? - нахмурилась Настя.
И тут пространство вкруг них будто порозовело вдруг, пронизанное ягкими, неощутимыми вспышками, скорее отблесками их, и Настя зажмурилась от неожиданности, подумала - в глазах мерещится. Но из неуловимых отсветов огня разгорелись и заиграли перламутровые жемчужно-розовые ленты света, столь прекрасные, что Настя смотрела завороженно, позабыв на миг про все, кроме переливов волшебного сияния...
- Заренки-вестницы прилетели. Предупредить, что ночь на исходе.
И она очнулась:
- Что же, боишься ты дня, луча солнечного?
Он рассмеялся коротко, не весело:
- Не боюсь. О тебе беспокойны заренки - может, спешишь до рассвету домой вернуться. - И, помедлив, сказал тихо: - Останься.
- Потом что? - так же тихо промолвила Настя.
- Что пожелаешь. Что прикажешь. Сейчас не думай о том. Позволь мне показать тебе мой мир в свете дня.
- Твой мир... - Голос ее наполнился горечью. - Теперь я не знаю, есть ли он? Или все - наваждение. А и пусть... Пусть оно длится долго!
И зажала уши от резкого, призывного посвиста.
Два коня пришли на хозяйский зов. Один уж был знаком Насте, он унес в предрассветый сумрак полуночного гостя ее. Другой... Она замерла в восхищении. Масть его и угадать было трудно - он светился, отливая то в серебро, то в серый перламутр. Перебирал нетерпеливо тонкими сухими ногами, и под атласной кожей ходили упруго мышцы. Грива стекала в травы шелковым потоком с выгнутой по-лебединому шеи. Казалось, что и вправду текут тонкие хрустальные струи, переливаются, переплетаются меж собой, а внутри их просверкивают на неуловимый миг голубые звезды. Но всего удивительнее был длинный рог, украшавший благородную голову. Свет пробегал по его виткам, вдруг дробился вспыхивая, будто играл на гранях самоцветов. На самом же острие горела, не гасла ослепительная искра невиданного, чисто белого цвета.
- Кто это? - заворожено шевельнула губами Настя.
- Индрик-зверь. Люди же называют его единорогом.
- Да ведь нет его!.. Он - сказка!..
Вознесенная сильными руками, она неожиданно оказалась на спине волшебного зверя.
- Так убедись, выдумка ли он, - смеясь проговорил Змей, и единым толчком взлетел в седло.
Развернул коня своего встреч Насте, подъехал близко, так, что коленом коснулся.
- Смущена душа твоя. Каждое слово мое в сомнении разгадываешь - где правда, где умысел лукавый. Хочешь знать, кто есть Змей?
- Хочу, - тихо подняв на него взор, проговорила Настя.
И почувствовала, как уходит мягкость из его глаз, как превращаются они в два опасных лезвия. Побледнела Настя, покачнулась, чувствуя, что обретает он безграничную власть над нею. Скажи сейчас - вот огонь, иди, - и пойдет в огонь... Но в тот миг Змей быстро руку к ней протянул, пальцами легкими, теплыми лба коснулся. Вздохнула Настя, будто тяжесть великую с плеч уронила. Не понимая, на него глянула - что было?
- Ну, Настенька?.. Знаешь теперь?
Она успела удивиться вопросу, прежде чем поняла - да! знает!
Знает, как пришли на Землю великие и древние Змеи. Были они столь могущественны, что могли мысли взором в кипящие недра планеты проникать, бешеные стихии подвластны им были и вольный полет меж светил небесных. Полюбилась им Земля, и захотели они в добром соседстве с ее миром жить. Люди же еще зверям диким были подобны. Шли века и десятки веков, и сотни. Уходили Змеи к далеким мирам и опять возвращались в прекрасную обитель, совершенствовали дикую мощь юной планеты. Но все больше огорчали их те порождения Земли, которым дано было больше других. Они не обладали способностями пришельцев, но в избытке имея хитрости и сметки, придумывали искусственные подпорки своей слабости, начав с заостренной палки и остро отбитой каменной пластины. Порадовались бы Змеи их талантам, если бы одна пытливость ума вела людей по пути Познания. Но проводником тут было еще и стремление убивать. Скоро люди научились различать и ценить красоту, и много преуспели в том. Потом познали высокую и спасительную любовь. И изобрели новые способы убийства. Попытки Змеев изменить человеческую природу были, видать, слишком осторожны. И Змеи оставили человека самому себе, ушли из его мира.
Отголоски того, причудливо трансформированные памятью тысяч поколений, все же сохранились. Есть Змей, принесший людям познание, и за то проклятый, изгнанный. Есть мифы о летающих Змеях-драконах - грозных, жестоких. Есть атавистический страх пред земными гадами, которые почти искусственные творения: пришельцы пытались создать свои подобия из земного материала. Материал был выбран по качественным характеристикам, внешний же вид значения не имел - все равно существа могли бы принимать любую форму, как их творцы. Работы своей Змеи не завершили, разочаровавшись и потеряв интерес к людям для Змеев это не было жизненной необходимостью, так, что-то вроде интеллектуальной шарады. Но кое-что, привнесенное ими в избранный род, осталось: абсолютная неприручаемость - они ни при каких обстоятельствах не должны были оказаться под влиянием человека, опасная сила взгляда, налет таинственности и обособленности на всем племени. И еще - почему-то забылось настоящее имя гадов, люди стали называть их "змеи"...