– Что? Предубеждение? – это меня сильно задело. – И что лежит в основе этого недоброжелательного отношения?

– Определенные расовые черты. У вас репутация жестоких, любящих насилие, существ.

– Понимаю. Мы не столь нежны и мягки, как хегруны, например. Но мне хотелось бы задать вам один вопрос, Дзок. Не могли бы вы припомнить, кто это ввязался в драку с хегрунами и овладел шаттлом, на котором мы сюда прибыли? А?

– Да, да, и у нас есть некоторая воинственность. Но вы, наверное заметили, что даже хегруны стремятся скорее захватить в плен, чем убить, и хотя они жестоки, это жестокость равнодушия, а не ненависти. Я видел, как вы пнули одного из них, когда вас бросили в камеру. Заметили ли вы, что он даже не попытался дать вам сдачи?

– Любой начнет мстить, если с ним обращаться жестоко.

– Но только вы, сапиенсы, систематически истребляли все другие формы гуманоидной жизни в своих естественных континуумах. – Дзок теперь слегка разволновался. – Вы, лишенные волосяного покрова, в каждой линии, где вы существуете – обитаете в одиночестве! Давным-давно, при первом столкновении «лысого» человека с нормальными волосатыми антропоидами, движимые чувством стыда за свою наготу, вы начали уничтожать ваших «волосатых» братьев. И даже сегодня, после стольких лет, вы окутаны древним комплексом вины и стыда, связанным с этим истреблением ни в чем неповинных существ.

– Так что? Вы считаете нас, наше нынешнее поколение ответственным за то, что случилось или могло случиться тысячи лет назад?

– В моей части мира, – пожал плечами Дзок, – мирно сосуществуют три человеческие расы. Мы, австралопитеки, если использовать наш термин, родезианцы, отличные работники, сильные и трудолюбивые, хотя и не слишком умные, и пекинезы – производные, вы, наверное, знаете – синелицые ребята. Мы живем вместе в полной гармонии. Каждая группа живет в своем социальном секторе и каждая вносит свой вклад в нашу общую культуру. Тогда как вы, сапиенсы, живете одни, а остальных уничтожаете.

– А как же я, Дзок? Я тоже кажусь вам маньяком-насильником? Я что, отнесся к вам с отвращением?

– Ко мне? – Дзок пораженно уставился на меня, но через мгновение расхохотался: – Кто? – он снова зашелся в смехе.

– Что вас так рассмешило, Дзок?

– Вам с вашим бедным голым лицом, вашими хилыми конечностями и дегенеративным телосложением, еще нужно преодолевать ваше естественное отвращение ко мне? – Он чуть не падал с кресла.

– Ну, если я и чувствовал отвращение, то у меня хватало тактичности не показывать этого, – обиженно проговорил я. – Не забывайте, что с моей точки зрения вы выглядите довольно… необычно.

Дзок умолк и взглянул на меня примирительно.

– Да, это так, – признался он. – И ты перевязал мне руку и выстирал мне форму.

– И умыл твою старую несчастную рожу, не так ли?

Дзок улыбнулся теперь почти пристыженно.

– Прости, старина, меня, похоже, немного занесло в сторону.

Я махнул рукой.

– Все эти разговоры, – продолжал он, – просто чушь. Забудь о них, Байард. Надо судить о человеке по его поступкам, не так ли? Но сколько же еще у нас чиновников, которые не могут избавиться от своих расовых предрассудков!

Он нерешительно протянул мне руку.

– Пустая рука, без оружия, а? – Он улыбнулся и пожал руку. – Ты хороший парень, Байард, – проговорил Дзок. – Если бы не ты, я все еще гнил бы в этой страшной камере. Я всегда буду помнить об этом и поэтому постараюсь, насколько это будет в моих силах, помочь тебе.

Он нажал на рычаг управления, переключил реле перехода в нерабочее состояние, и шум генераторов поля стих. Дзок обернулся ко мне:

– Вот мы и прибыли. Этот день может оказаться знаменательным для наших рас.

Мы вышли на широкий простор площади, окруженной деревьями, с яркими геометрическими клумбами и фонтанами, искрящимися в лучах солнца. По площади бродили тысячи австралопитеков, прогуливающихся и спешащих куда-то с важным видом, который был отличительной чертой чиновников не только у нас, но и, как видно, здесь. Не странно ли?

Одни были одеты в струящиеся балахоны, похожие на арабские джеллабы, на других были только разноцветные панталоны и куртки. То там, то тут в толпе мелькала белая форма агентов. Наше неожиданное появление в самой гуще толпы вызвало небольшое замешательство, но мой вид вызвал у них ропот негодования. Я заметил, как морщатся носы у одних, как враждебно поглядывают на меня другие. Кто-то что-то крикнул Дзоку. Он ответил и крепко взял меня за руку.

– Извини, Байард, – пробормотал он.

Дзок помахал рукой небольшому самолетику, кружившему над нами. Я подумал, что это вертолет, но потом заметил, что у него нет несущих винтов. Аппарат начал снижаться, выпустив большой прозрачный парашют. Похожий на Дзока пилот, блеснув рядом прекрасных зубов, посмотрел на меня. Челюсть у него прямо-таки отвисла.

Он что-то пробормотал Дзоку, который ответил ему и, взяв меня за руку, направился вперед.

– Не обращай на него внимания, Байард. Что взять с простого человека?

– О, не беспокойся, старина. Я ведь не понимаю, что он говорит, – постарался рассмеяться я, но плохие предчувствия уже начали донимать меня.

Пилот остановил нас, что-то горячо доказывая Дзоку. Тот молча выслушал, кивнул головой и снова повел меня к самолетику.

Я взобрался на сидение, обтянутое кожей. Дзок уселся рядом и, похлопав летчика по спине, что-то сказал, очевидно, давая адрес.

– Похоже, что наше приключение не так уж и плохо закончилось, – удовлетворенно сказал он, откидываясь на спинку кресла. – Возвращаюсь целым и невредимым – более или менее – с захваченной машиной и самым удивительным… гостем. Разве это не удача?

– Я рад, что ты не сказал «пленником», – с горечью констатировал я, глядя на великолепную панораму парков и площадей, быстро проплывавшую под нами. – Куда мы направляемся, Дзок?

– Мы едем в штаб Администрации. Мой отчет требует незамедлительного доклада. Да и ты тоже спешишь, не так ли?

Говорить, похоже, больше было не о чем. Я разглядывал проплывающий внизу город, наблюдал, как растет, приближаясь, высокая белая башня. Мы направлялись, очевидно, прямо к ней. Сделав круг, пилот сказал что-то в микрофон, и вот мы уже мягко опустились на небольшую площадку, расположенную на крыше в саду из высоких пальм, больших клумб с желтыми и голубыми цветами. В центре сада блестел пруд, заполненный ослепительно-голубой водой. Птицы и зверьки придавали этому саду сходство с джунглями.