XXXIV

ДРОК,

ИЛИ ЦВЕТОК ПУСТЫНИ

Но люди более возлюбили

тьму, нежели свет.

Евангелие от Иоанна, III, 19

Здесь, на хребте иссохшем

Немыслимой горы,

Везувия-злодея, Где ни деревьев, ни цветов не видно, Разбрасываешь редкие кусты

Лишь ты, душистый дрок. Я видел: стебель твой, пустыни друг, Был украшеньем диких мест вокруг

Стен города, когда-то Цветущего, как женщина; казалось, Великолепья прежнего утрата Была ясней из-за цветов твоих. И вот тебя я вижу вновь окрест,

Любитель мрачных мест,

Покинутых всем миром,

Несчастья спутник верный.

На этой почве, пеплом

Засыпанной бесплодным, Окаменевшей лавою покрытой, Звенящей под ногой скитальца; здесь, Где, извиваясь в солнечных лучах,

Змея ютится, здесь,

Где кролик убегает В знакомую извилистую норку, Когда-то были пашни и усадьбы Богатые, колосья золотились,

Стада мычали; тут

Владык дворцы стояли;

Цвели сады - приют Досугов их, и в славе города; Но их и всех, кто жил в них, затопил Поток, извергнут бешеной горой, Из огненного зева изрыгавшей Фонтаны молний. Нынче все вокруг

Развалинами стало, Где ты растешь, цветок прекрасный;

как бы Сочувствуя чужому горю, ты Шлешь в небо утешающий пустыню Свой запах нежный. Пусть на эти склоны Придет привыкший славить наш удел,

И пусть увидит он

Смысл истинный забот О человеке любящей природы.

И как могуч наш род, О том узнать здесь истину он сможет: Захочет - половину уничтожит Кормилица-природа, смертных, нас

Одним движеньем легким

В любой нежданный час,

А чуть сильнее вздрогнет

И вмиг исчезнут все. Тут, на земле, осталось следом дивным

То самое, что нынче Зовут "грядущим светлым, прогрессивным". Гляди на отражение свое,

Век глупый и надменный,

Покинувший стезю, Намеченную возрожденной мыслью, Вспять повернув, гордишься тем, что прав,

Попятный путь назвав

Движением вперед.

И все умы, которым Тебя в отцы дала судьбина злая, Твоим капризам потакают льстиво,

А за спиной глумливо

Кривляются, но я В могилу столь постыдно не сойду

Пусть будет на виду

Все, что душа моя

Скопила,- я откроюсь, Хоть знаю участь, ждущую того, Кто досаждает веку своему.

Над нашим общим злом

Смеюсь я до сих пор. Мечтаешь о свободе, но опять Мысль хочешь в слуги времени отдать, Ту мысль, благодаря которой мы

Из варварства едва лишь

Восстали, мысль во славу

Гражданственности, к высям Повсюду судьбы общества ведущей.

Тебе же не по нраву Прямая правда о ничтожном месте, Природою нам данном на земле. Поэтому ты стал спиною к свету, И - жалкий трус - ты называешь трусом Стремящегося к свету смельчака, Достойным же - глупца иль хитреца, Кто, над собой глумясь иль надо всеми, Наш бедный жребий славит без конца. И если бедный, слабый человек

Быть честным, благородным Желает - он ни называть не должен И не считать себя богатым, сильным,

Ни выставлять для нас И доблесть и богатство напоказ; Не должен и того стыдиться он, Что золотом и силой обделен.

Он это признает

Открыто, заставляя Ценить лишь то, что в нем и вправду есть. И благородным я не в силах счесть

Рожденного на гибель,

Возросшего в лишеньях

И говорящего: "Для наслаждений

Я создан!" Изливает Он смрадную гордыню на бумагу И соблазняет будущим блаженством

И полнотою счастья (Которые и небу неизвестны,

Не только что земле) Всех обитателей планеты нашей,

В то время как довольно

Морской обычной бури,

Землетрясенья или Тлетворных ветров, чтобы навсегда Несчастный смертный сгинул без следа.

А благороден тот,

Кто может без боязни Очами смертными взглянуть в лицо Уделу общему и откровенно,

Ни слова не скрывая, Поведать о несчастной доле нашей, О жизни беззащитной и ничтожной; Тот благороден - сильный и великий

В страданьях,- кто несчастья

Не углубляет тем, Что зло таит на брата (всяких бед

Опасней это), в горе Своем не человека обвиняя, Но истинно виновную, для смертных Мать - по рожденью, мачеху - по жизни. Ее-то благородный человек

Врагом и называет, И, полагая, что в боренье с ней

Сплоченней и сильней Все общество людское стать должно,

Считает он людей Одним союзом, предлагая всем Свою любовь сердечную, всегда Спеша на помощь или прося о ней В опасностях бесчисленных, в тревогах

Борьбы всеобщей. Он Считает глупым брать оружье, ставить

На ближних западни В ответ на оскорбленья их; они Друзья на поле битвы; разве можно Лицом к лицу с врагом, в разгар сраженья,

Противника забыть И учинить жестокий спор с друзьями

И собственные рати, Мечом сверкая, в бегство обращать?

Когда народ опять Узнает эти мысли, как когда-то,

И страх перед природой,

Всех издавна связавший В общественную цепь, чуть-чуть ослабнет Благодаря познанию - тогда

Содружество людей,

Добро и справедливость Взойдут не из чванливого безумства, На коем честность зиждется толпы, Хоть неизбежное грозит паденье Всему, что зиждется на заблужденье.

Сижу я часто ночью

Здесь, в безотрадном месте, Одетом в траур замершим потоком, Хранящим вид движенья; здесь, в степи

Унылой, вижу я, Как в чистом синем небе блещут звезды,

Там, в море, отражаясь; Как в ясной пустоте весь мир сверкает

И вспыхивают искры. Когда на них я устремляю взгляд,

Мне кажется, горят Лишь точки в вышине, а в самом деле

Земля с ее морями В сравненье с ними точка - так они Огромны, и не только человек

Им не видна планета, Где человек затерян; и когда Я вижу те далекие созвездья,

Что кажутся туманом, Откуда уж ни люди, ни земля Неразличимы, ни все наши звезды Бесчисленные вместе с ярким солнцем, Иль выглядят такими, как они Нам видятся - в туманном свете точкой,

Когда я вижу это,

Каким в моих глазах Ты выглядишь, о род людской! И вспомнив Об участи твоей, которой символ Земля вот эта под моей ступней,

И вспомнив также то, Что видишь ты в себе и господина, И цель всего, и вспомнив, как ты любишь Пустую болтовню; и как поэты, Из-за тебя вселенную забыв И обратясь к неведомой песчинке По имени Земля, тебя развлечь Стараются; и как ты до сих пор, Когда мы превзошли расцветом знаний