Вот почему так важно отказаться от своих претензий в отношении других людей. Причем с этого нужно начать, а сделать это следует не понарошку, а самым честным образом. Мы, в принципе, можем обмануть кого угодно, но обмануть себя невозможно. Даже если мы сможем уговорить, заболтать самих себя, где-то и когда-то эта ложь все равно вылезет. Если мы не уважаем человека, на длительные и близкие отношения с которым мы рассчитываем, нам не стоит надеяться «на русский авось», что, мол, «пронесет», «прорвемся». Мы должны осознать: отказ от претензий, требований и ожиданий — это не какая-то там гуманитарная помощь, это не компромисс и не жертва, мы сами, в первую очередь, в этом заинтересованы, если, конечно, мы действительно ценим этого человека и нуждаемся в нем.

Отказ от претензий — это наше чистосердечное признание: другому человеку лучше знать, что ему «хорошо», а что ему «плохо». И если ему что-то «хорошо», если ему это «что-то» нравится, то мы — ни мыслью, ни словом — не будем ему в этом препятствовать, напротив, мы станем поддерживать его в этом. Кроме того, мы не позволим себе ждать от него, что он будет испытывать к нам те чувства, которые мы хотим, чтобы он к нам испытывал. Мы откажемся от обмена по формуле «баш на баш»: ты — мне, я — тебе (например, я тебя люблю, и ты,' будь добр, давай-ка влюбись в меня немедленно). Мы, наконец, не будем требовать сатисфакции за собственные в него вложения, компенсации собственных, потраченных на него усилий. Мы будем честными, мни не станем им манипулировать.

К чему приведет наш отказ от требований, претензий и ожиданий? Если это стоящий человек, то он не сможет не оценить нашей искренности, нашего уважения, нашей любви и заботы. Если же он не оценит, значит, тут просто не о чем говорить, следует разворачиваться и идти куда пoдальше, причем без обид и досады, а с чувством глубокого внутреннего удовлетворения — «Я свободен! Начинаю новую жизнь!»

Зарисовка из психотерапевтической практики:

«Я на этой жилплощади прописан, я право имею!»

Вот уже два года я веду еженедельную рубрику «Психотерапевтический кабинет Андрея Курпатова» в газете «Новости Петербурга». Однажды я разместил там статью, посвященную «требованиям» (желаниям, ожиданиям, претензиям). Редакция газеты, желая, видимо, как-то «разнообразить» мой материал, поручила своим корреспондентам взять у горожан экспресс-интервью по теме этой публикации. Люди разных возрастов и профессий отвечали на простой вопрос: «Предъявляете ли вы требования к другим людям?» И моя статья вышла в обрамлении этих ответов… В целом, вышло очень забавно.

Дело в том, что вопрос этот сам по себе нелепый, поскольку ответ может быть только один, причем вне зависимости от образования и рода деятельности: «Да, я предъявляю требования к другим людям». Возможно, какие-то святые и блаженные люди не предъявляют требования к другим, но встретить лиц подобной духовной ипостаси на улицах нашего города затруднительно.

Но что, вы думаете, ответили горожане на этот вопрос? Вы не поверите: пятеро из шести заявили, что никаких требований к другим людям они не предъявляют. Один респондент все-таки сознался, что, мол, есть такое дело, предъявляет он требования, но считает свои требования обоснованными, а потому все он делает правильно и претензий к нему быть не может.

Да, мы, мягко говоря, очень хорошего о себе мнения. Ведь если верить этим ответам, то получается, что мы просто не сможем услышать в транспорте: «Не толкайтесь! Что вы ко мне прислонились, я вам не стенка! Мужчина, уступите место! Уберите сумку! Дайте пройти!» В магазине не услышим: «Мужчина, вы куда лезете без очереди?!», «Девушка, вы что мне взвешиваете?! Я же сказала по 32 рубля, а не по 37!», «Почему у вас сметана просрочена?!» А в приемной у чиновника, следуя этой логике, вам никогда не скажут: «Вы что, не понимаете, у нас же обеденный перерыв!», «Вы что, не видите, что на дверях написано?! Приемные дни — вторник и четверг!», «Я же вам понятно объяснила, что надо предоставить архивную справку с вашего позапрошлого места работы!» и наконец: «Ходят тут всякие, работать не дают!»

Да и в собственной квартире, конечно, никто нам не скажет: «Я же просила ставить грязную посуду в раковину!», «Сколько можно говорить, чтобы не пускали собаку на диван!», «Кто-нибудь уберет пылесос, или он так и будет посреди комнаты валяться?!», «Можно тут не топтать?!», «Зачем ты это купила, у тебя, что, ума нету?!», «Сделайте телевизор потише, я сейчас с ума сойду!», «Освободи уже телефон, третий час разговариваешь!», «А я что вам нанялась за сигаретами бегать!», ну и т. д. Нет, мы ничего подобного никогда не слышали и услышать не можем, потому что никто из нас никому никаких требований не предъявляет, что такое претензии — слыхом не слыхивали, а ожидать от других, чтобы они соответствовали нашим представлениям, порядкам и правилам, нам и в голову не приходило. Конечно! Никаких сомнений!

Впрочем, особенно меня привлек один ответ. Какая-то милая дама, как было написано, — пенсионерка, сообщила следующее: «Лично я никаких требований ни к кому не предъявляю. Но я многое делаю для своих близких — для детей, для мужа — и рассчитываю, что они не будут меня разочаровывать». По-моему, это просто вершина! Перед нами не просто ожидания, перед нами пассивно-агрессивные ожидания (требования, претензии), которые эта милая женщина не осознает, полагая их вполне «законными». Причем этот ее «личный закон» может быть сформулирован следующим образом: «Вы должны!» или «Вы не должны!» Суть ультимативна, а форма — сдержанно-благонравная. Что мы можем сказать о том, как будут складываться ее отношения с мужем и детьми? В целом картина представляется достаточно ясной: муж и дети будут чувствовать, что она полагает их себе обязанными, это будет их раздражать, поскольку они, со своей стороны, требуют (ожидают) от нее бескорыстной и чистой любви, а не получая желаемого, станут ее «разочаровывать». Дальше одно будет цепляться за другое, и даже .если все это не выльется в драматические разрывы, в душе у всех перечисленных персонажей будут скрести зловредные кошки. И виной всему — наши требования, ожидания и претензии, которые мы имеем неосторожность предъявлять, демонстрируя тем самым чудеса недальновидности, нерачительности в отношении собственной жизни. Я вспоминаю сейчас одну мою пациентку, которая пыталась убедить меня, что она расстроила оба брака своей дочери только ради того, чтобы она — ее дочь — была счастлива.

— Она счастлива? — спросил я у этой своей пациентки.

— Она не понимает! — услышал я в ответ.

— Чего она не понимает? — удивился я.

— Она не понимает, что была бы несчастна с этими мужчинами!

— Я хотел узнать другое, я хотел узнать, чувствует ли ваша дочь себя счастливой? — это действительно единственно верный критерий.

— Она должна быть мне благодарна за то, что я спасла ее от этих уродов! — негодовала моя пациентка.

— Но она счастлива? — спрашивал я снова и снова.

— Да, она счастлива! — ожесточенно сказала мне эта женщина и удалилась из моего кабинета, хлопнув дверью.

Этим же вечером во время моего дежурства по клинике я спустился в холл и застал такую сцену. Молодая женщина, задерганная и измученная, кричала этой моей пациентке в лицо: «Мама, мама! Разве я тебя об этом просила?! Зачем ты ему сказала, что он меня не достоин?! Зачем, мама?! Что я тебе такого сделала, почему ты меня так ненавидишь?!» — в ее голосе звучали боль и отчаяние. «Ты не понимаешь! У тебя с ним ничего не получится! Он тебя погубит! Поверь мне, я-то знаю, я тебя вырастила! И перестань мне перечить! Все, что я делаю, я делаю ради тебя!»

Мне ничего не оставалось, как попросить дочь этой моей пациентки (а это была именно она) пройти со мной «для беседы». И эта 30-летняя женщина рассказала мне адом, как мать выжила ее первого мужа, который казался ей «молодым повесой», поскольку вместо того, чтобы сидеть круглые сутки в институте, он играл по вечерам на гитаре в любительском ансамбле. Та же участь постигла и второго ее мужа, который был бизнесменом, много работал, а потому ее матери показалось, что «на него нельзя положиться, ведь он так мало времени уделяет семье». Теперь, когда у этой женщины — дочери моей пациентки — появился, наконец, после долгой поры одиночества и отчаяния новый мужчина, ее мать — моя пациентка — устроила ему сцену: она обвинила его в том, что он «бабник», что он «только об одном думает», а потому недостоин ее дочери.