Однако в его манерах чувствовалось внутреннее благородство, и мне казалось, что тот, кто может действительно хорошо узнать Лоуренса, должен испытывать к нему глубокую привязанность. Я не мог отделаться от впечатления, что в его отношении к Цинции чувствовалась сдержанность и что она тоже в присутствии Лоуренса выглядит немного смущенной. Но в то утро они были веселыми и беспрестанно болтали между собой.
Когда мы проезжали через деревню, я вспомнил, что собирался купить несколько марок, и мы заехали на почту.
Выходя, я столкнулся в дверях с каким-то маленьким человечком и начал было извиняться, как вдруг он радостно вскрикнул и, заключив меня в объятия, жарко расцеловал:
— Хастингс, друг мой, — воскликнул он, — неужели это вы?
— Пуаро! — вырвалось у меня. Мы пошли к экипажу.
— Представляете, мисс Цинция, я только что случайно встретил своего старого друга мсье Пуаро, с которым мы не виделись уже много лет.
— Надо же, а ведь мы хорошо знаем мсье Пуаро, но мне и в голову не приходило, что вы с ним друзья.
— Да, — серьезно произнес Пуаро, — мы с мадемуазель Цинцией действительно знакомы. Ведь я оказался в этих краях лишь благодаря исключительной доброте миссис Инглторп.
Я удивленно взглянул на него.
— Да, друг мой, она великодушно пригласила сюда семь моих соотечественников, которые, увы, вынуждены были покинуть пределы своей страны. Мы, бельгийцы, всегда будем вспоминать о ней с благодарностью.
Пуаро обладал весьма необычной внешностью. Ростом он был не выше пяти футов и четырех дюймов, однако держался всегда с огромным достоинством. Свою яйцеобразную голову он обычно клонил немного набок, а пышные усы придавали ему довольно воинственный облик. Внешний вид Пуаро был абсолютно безупречен; казалось, заметь и пятнышко на костюме, оно причинит ему больше страданий, чем пулевое ранение. И в то же время этот изысканный щеголь (который, как я с сожалением отметил, теперь сильно прихрамывал), считался в свое время одним из лучших детективов в бельгийской полиции. Благодаря своему невероятному чутью он блестяще распутывал самые загадочные преступления.
Он показал мне маленький дом, в котором жили все бельгийцы, и я обещал навестить его в самое ближайшее время. Пуаро изящно приподнял свою шляпу, прощаясь с Цинцией, и мы тронулись в путь.
— Какой он милый, этот Пуаро, — сказала Цинция. — Надо же, я и не думала, что вы знакомы.
— Да, Цинция, а вы, значит, сами того не подозревая, общаетесь со знаменитостью! — И весь остаток пути я рассказывал им о былых подвигах моего друга.
В прекрасном настроении мы возвратились домой. На пороге спальни показалась миссис Инглторп. Она была чем-то очень взволнована.
— А, это вы!
— Что-нибудь случилось, тетя Эмилия? — спросила Цинция.
— Нет, все в порядке, — сухо ответила миссис Инглторп, — что у нас может случиться?
Увидев экономку Доркас, которая шла в столовую, она попросила занести ей несколько почтовых марок.
— Слушаюсь, мадам.
Затем, «чуть помедлив, Доркас неуверенно добавила: „Может быть, вам лучше не вставать с кровати: вы выглядите очень усталой“.
— Возможно, ты и права, впрочем нет, мне все-таки надо успеть написать несколько писем до прихода почтальона. Кстати, ты не забыла, что я просила разжечь камин в моей комнате?
— Все сделано, мадам.
— Хорошо. Значит, после ужина я смогу сразу лечь. Она затворила дверь в спальню, и Цинция в недоумении посмотрела на Лоуренса.
— Ничего не понимаю. Что здесь происходит? Казалось, он не слышал ее слов. Не проронив ни звука, развернулся и вышел из дома.
Я предложил Цинции поиграть немного в теннис перед ужином. Она согласилась, и я побежал наверх за ракеткой. Навстречу мне спускалась миссис Кавендиш. Возможно, это были мои фантазии, но похоже, и она выглядела необычайно взволнованной.
— Прогулка с доктором была приятной? — спросил я с наигранной беспечностью.
— Я никуда не ходила, — ответила она резко. — Где миссис Инглторп?
— В своей комнате.
Ее рука стиснула перила, она чуть помедлила, словно собираясь с силами, и, быстро спустившись, прошла через холл в комнату миссис Инглторп, плотно закрыв за собой дверь.
На пути к теннисному корту я проходил мимо окна в спальне Эмили Инглторп, оно было открыто и, помимо своей воли, я стал свидетелем короткого обрывка их разговора.
— Итак, вы не хотите мне его показать? — спросила Мэри, тщетно пытаясь сохранить спокойный тон.
— Милая Мэри, оно не имеет никакого отношения к тому, о чем ты говоришь, — раздалось в ответ.
— Тогда покажите мне его.
— Да говорю тебе, это совсем не то, что ты думаешь. Ты здесь вообще ни при чем.
На это Мэри воскликнула с растущим раздражением: «Конечно, я и сама должна была догадаться, что вы будете его защищать».
Цинция с нетерпением дожидалась моего прихода.
— Вот видите, я была права! Доркас говорит, что был ужасный скандал.
— Какой скандал?
— Между ним и тетей Эмили. Надеюсь, она его наконец-то, вывела на чистую воду.
— Вы хотите сказать, что Доркас была свидетелем ссоры?
— Нет, конечно! Просто она будто бы совершенно случайно оказалась под дверью. Доркас утверждает, что там творилось нечто ужасное. Любопытно, что же все-таки произошло?
Я вспомнил о миссис Райкес и о предостережении мисс Ховард, но на всякий случай промолчал, в то время как Цинция, перебрав все мыслимые варианты, весело заключила:
— Тетя Эмили просто вышвырнет его вон и никогда больше не вспомнит.
Я решил поговорить с Джоном, но он куда-то исчез. Было ясно, что днем произошло что-то весьма серьезное. Мне хотелось забыть тот случайно услышанный разговор, но напрасно: я все время невольно возвращался к нему, пытаясь понять, какое отношение ко всему этому имела Мэри Кавендиш.
Когда я спустился к ужину, мистер Инглторп сидел в гостиной. Лицо Альфреда, как и всегда, было совершенно непроницаемым, и меня вновь поразил его странный отсутствующий вид. Миссис Инглторп вошла последней. Она была по-прежнему чем-то взволнована. Весь ужин за столом царила тишина. Обычно мистер Инглторп постоянно суетился вокруг своей жены, поправлял подушечку и вообще изображал из себя чрезвычайно заботливого мужа. На этот раз он сидел совершенно отрешенный. Сразу после ужина миссис Инглторп снова пошла к себе.