Не в пример другим бывшим добровольцам, Скоблин не утруждал себя работой. Под видом агента своей жены он разъезжал с ней по разным странам с концертами. В начале двадцатых годов она еще пользовалась большим успехом, особенно во вновь образованных Прибалтийских государствах, где население знало русский язык и где была еще свежа память о ее прошлых успехах. В 1927 году она с мужем приехала в турне в Соединенные Штаты, и на русском благотворительном вечере в нью-йоркском отеле «Плаза» Сергей Васильевич Рахманинов, большой поклонник ее таланта, неожиданно для всех сел за рояль в скромной роли аккомпаниатора. Жест Рахманинова создал Плевицкой большую рекламу в Америке. Но в конце двадцатых годов в русской колонии Парижа стало известно, что концертные дела Плевицкой плохи, для супругов Скоблиных настали тяжелые дни. И вдруг все переменилось. Неизвестно откуда появились деньги. Скоблины купили двухэтажный дом в Озуар ла Ферьер, в 50 минутах езды поездом от станции Гар де л'Эст в Париже. Купили автомобиль. Неожиданное и непонятное денежное благополучие Скоблиных возбудило подозрения. Но Скоблины хорошо угощали нужных им людей, и это притупляло излишнее любопытство и сплетни. Немного странным казалось то, о чем говорил своим гостям хлебосольный хозяин, а именно, что Миллер ничего не делает, боится собственной тени, что старого штабного генерала пора заменить молодым, боевым и энергичным офицером. За интригой Скоблина скрывалось намерение пробраться к власти в Общевоинском союзе.
И как ни странно, генерал Миллер, имевший немало оснований остерегаться Скоблина, избрал его на очень ответственный пост. В РОВСе была тайная организация, носившая название «внутренней линии». С одной стороны, она занималась слежкой за собственными членами и подозрительными эмигрантами. С другой - подбором надежных сотрудников для «внешней линии», то есть для работы в СССР. В 1935 году генерал Миллер поставил Скоблина во главе «внутренней линии»… Но вскоре из пограничных с Россией государств поступили тревожные сведения. Военная разведка Финляндии дала знать Миллеру через представителей РОВСа в Гельсингфорсе, что она подозревает Скоблина в сношениях с большевиками. В русской колонии Парижа пошли слухи о связи Скоблина с советской агентурой. Обвинения против него разбирались судом чести, состоявшим из старших генералов. Но за отсутствием доказательств виновности Скоблин был реабилитирован. Тем не менее, в конце 1936 года Миллер отстранил его от работы по «внутренней линии». Миллер не верил Скоблину, но таинственные причины, побуждавшие осторожного Миллера не порывать со Скоблиным, остались неизвестны.
В такой запутанной ситуации отмечались корниловские торжества, хозяином которых был Николай Владимирович Скоблин. Журнал «Часовой», «орган связи русского воинства и национального движения за рубежом», издававшийся в Брюсселе, сообщал, что «в следующем номере «Часового» будет отмечено это знаменательное событие».
Но следующий номер вышел с заголовком: «Злодейское похищение генерала Миллера!»
На торжественном заседании в галлиполийском собрании в центре председательского стола сидел Скоблин, справа от него - генерал Деникин, слева - генерал Миллер.
Антон Иванович уже давно не любил Скоблина и не доверял ему. Но он не знал всего того, что было известно Миллеру. Приехав в Париж почтить память генерала Корнилова, твердо решил не проявлять. неприязнь к Скоблину. Искренне радовался предстоявшей встрече со многими «первопроходниками», которые вместе с ним, Корниловым и Алексеевым в темную ночь уходили из Ростова в неизвестность, в холодную снежную степь, «чтобы зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…». Радовался он встрече с дочерью генерала Корнилова, Натальей Лавровной Шапрон дю Ларре. Как и Деникин, Шапроны специально приехали в Париж. Жили они в Брюсселе, и на парижском вокзале Гар дю Нор их с почетом и цветами встретили устроитель корниловского юбилея Н. В. Скоблин и жена его, Плевицкая.
Фактически официальная часть торжества закончилась в воскресенье 19 сентября. Но некоторые из почетных гостей задержались на несколько дней с отъездом из Парижа. Шапроны возвращались в Бельгию в среду, 22 сентября, Скоблин вызвался проводить их на вокзал. Затем ему было необходимо сделать серию визитов.
Этот день Скоблин тщательно продумал и разработал не только по часам, но и по минутам. Все время он должен был быть на виду. Ему необходимо было алиби, чтобы замести следы задуманного им преступления.
В среду утром 22 сентября генерал Миллер, как обычно, вышел из своей скромной квартиры в Булони и направился в канцелярию РОВС на рю дю Колизе, 29. В руках он держал темно-коричневый портфель. Около 12 часов дня он ушел из канцелярии РОВСа, предупредив одного из помощников, генерала П. В. Кусонского, что у него деловое свидание в городе, после которого он вернется обратно. Перед уходом, однако, он дал Кусонскому неожиданное указание. Генерал Миллер просил вскрыть конверт и прочесть вложенную в него записку, если он не вернется.
Записка была следующего содержания:
«У меня сегодня встреча в половине первого с генералом Скоблиным на углу улицы Жасмен и улицы Раффэ, и он должен пойти со мною на свидание с одним немецким офицером, военным атташе при лимитрофных государствах Штроманом, и с господином Вернером, причисленным к здешнему посольству. Оба они хорошо говорят по-русски. Свидание устроено по инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, и на всякий случай я оставляю эту записку».
Под письмом стояли подпись и дата.
С этого свидания генерал Миллер не вернулся.
По оплошности Кусонского, забывшего о письме, конверт был вскрыт только около 11 часов ночи, после того, как взволнованная отсутствием мужа жена генерала Миллера потребовала, чтобы служащие РОВСа дали знать полиции.
Записка Миллера ошеломила Кусонского и адмирала Кедрова, заместителя генерала Миллера в Общевоинском союзе. Ночной вызов на рю дю Колизе настолько встревожил жену адмирала, что она тоже приехала в канцелярию. Туда же явился один из офицеров организации, которого потом послали в гостиницу за Скоблиным. Не сообщивему, однако, о записке, оставленной Миллером. И это оказалось большой оплошностью.
Было около часу ночи. Скоблин и Плевицкая уже легли спать. Скоблин вполне спокойно принял известие об исчезновении генерала Миллера, оделся и налегке, без шляпы, с летним черным пальто, перекинутым через руку, отправился на рю дю Колизе в такси вместе с присланным за ним офицером. Спокойно поднялся он по лестнице в канцелярию РОВСа, оставив позади в прихожей приехавшего с ним офицера и жену адмирала Кедрова.
В канцелярии на него набросились с вопросами взволнованные Кусонский и Кедров. Не подозревая о существовании изобличающего его документа, Скоблин спокойно отвечал, что не видел генерала Миллера с прошлого воскресенья. Но, когда ему предъявили записку, он изменился в лице и на мгновение потерял самообладание. Однако, поборов смятение, он продолжал настаивать, что Миллера он не видел, что в 12.30 дня он с женой обедал в русском ресторане и что это могут подтвердить свидетели. Тогда адмирал Кедров потребовал, чтобы Скоблин и присутствующие отправились в полицию. Перед уходом Кусонский и Кедров решили наедине обменяться мнениями. Оставив их вдвоем, Скоблин воспользовался минутной заминкой. Он вышел из канцелярии, прошел мимо жены Кедрова и посланного за ним офицера (который все еще не знал о записке Миллера) и первым вышел на лестницу. Когда Кусонский и Кедров появились из канцелярии РОВСа, Скоблин исчез. Его не было ни на лестнице, ни на улице…
Этой ночью его видели только в двух местах. Около четырех часов утра он появился в гараже на углу бульвара де Пресбург и Порт дэ Терн, где работал муж его сестры. Не застав его, Скоблин ушел. Ночной сторож гаража, говоривший с ним, сообщил потом полиции, что Скоблин был бледен и растрепан. Минут через пятнадцать он разбудил в Нейи жену бывшего корниловского офицера, занял у нее 200 франков, сказав, что потерял свой бумажник. Пообещав вернуть свой долг на следующий же день, Скоблин ушел, и с этого момента след его навсегда был потерян.