Изменить стиль страницы

Надо отметить, что А. И. Деникину, скончавшемуся в августе 1947 года, не были тогда известны многие факты, опубликованные впоследствии. Он не знал (ибо немцы это скрывали, а сведения и слухи не дошли до захолустья), что многие, очень многие русские эмигранты младшего поколения, жившие во Франции, активно участвовали в подпольной борьбе с фашистами и что многие приняли мученический конец в германских тюрьмах и лагерях.

Удручало Деникина появившееся во время войны и усилившееся к концу ее движение в некоторых кругах эмиграции на сближение с советской властью. Тоска по родине, победное шествие русских войск, разгром Германии - все это, взятое вместе, давало какую-то надежду на патриотический подъем внутри России, на то, что армия окажется сильнее партии, что советская власть должна будет пойти на уступки.

Деникин утверждал, и оказался прав, что все эти надежды ложны, что эта новая «ересь», прикрытая именами людей, пользовавшихся уважением среди эмиграции, приведет лишь к новому соблазну и конфузу.

Осуждал он группу видных парижских эмигрантов, принявшую приглашение посетить советское посольство в Париже. Возмущался Деникин поведением историка и политика Милюкова, который за долгую свою жизнь, переменив немало «ориентации», под конец признал Октябрьскую революцию органической частью национальной истории и, оценивая высоко советское достижение, считал, что «народ не только принял советский режим, но примирился с его недостатками и оценил его преимущества». Чего Деникин не мог простить Милюкову - это его утверждения, что «когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней».

Цель оправдывает средства - принцип, который Деникин отрицал.

Но, осуждая некоторых общественных деятелей за их готовность идти на примирение с советской властью, за их «советскую Каноссу», Деникин признавал, что и Милюков и другие во время германской оккупации вели себя - с точки зрения русской - безупречно и с достоинством. Безупречно было также поведение писателя Бунина. Имя лауреата Нобелевской премии слишком хорошо знали в Европе, и немцам, естественно, хотелось вовлечь его в свою работу. Но попытка использовать имя Бунина в целях пропаганды кончилась так же неудачно, как и попытка использовать имя генерала Деникина. Искушение куском хлеба не удалось. Оба предпочли жить впроголодь.

В Париже к длинному перечню разочарований прибавилось еще одно, и, пожалуй, самое горькое и жестокое, - среди близких людей и соратников, членов Добровольческого союза, с кем связывало не только прошлое, но и единомыслие в исповедовании белой идеи, среди этих людей Деникин почувствовал отчуждение. Они относились к нему с той же любовью, с тем же уважением, как прежде. Но это была любовь к прошлому, к героическим страницам белой борьбы и ее вождю Деникину.

Теперь же, после блестящих побед Красной армии, когда заходил разговор о непримиримости к советскому строю, некоторые из них молчали и даже находили какое-то оправдание.

У Деникина к тому времени сложилось убеждение, с которым он прожил два оставшихся года и унес с собой в могилу.

Он считал, что советская внешняя политика после конца войны, с большевистской оккупацией соседних государств, своим методом террора и порабощения, восстанавливает понемногу весь мир против СССР (и против России), что эта политика коммунистического империализма, провокационная и угрожающая в отношении к бывшим союзникам, грозит в случае военного столкновения с ними обратить в прах все, что достигнуто патриотическим подъемом и кровью русского народа. Он считал, что в случае новой войны Россия благодаря советской агрессии окажется буквально одна против всех. И потому он ожидал, если, конечно, не от эмиграции вообще, то во всяком случае от участников белого движения, что они проведут резкую грань между Россией с ее национальными интересами и советским империализмом.

«Решительно ничто жизненным интересам России не угрожало бы, - говорил он, - если бы правительство ее вело честную и действительно миролюбивую политику. Между тем большевизм толкает все державы на край пропасти, и, схваченные наконец, за горло, они подымутся против него. Вот тогда страна наша действительно станет перед небывалой еще в ее истории опасностью. Тогда заговорят все недруги и советов… и России. Тогда со всех сторон начнутся посягательства на жизненные интересы России, на целостность и на само бытие ее.

Вот почему так важно, чтобы в подлинном противоболыпевистском стане… установить единомыслие в одном, по крайней мере самом важном вопросе -защита России. Только тогда голос наш получит реальную возможность рассеивать эмигрантские наваждения - подкреплять внутри российские противобольшевистские силы и будить мировую совесть»,

На подобные речи многие из когда-то близких Деникину людей не отвечали, из уважения к нему не желая противоречить. Он видел в этом «умалчивание» и «неосуждение» советов, приписывал эти перемены тем же ошибочным, с его точки зрения, побуждениям ложного патриотизма… и чувствовал, что постепенно брешь, которая вдруг разверзлась между ним и его прежними единомышленниками, становилась все шире и шире.

Быть может, в это взаимное непонимание вкралось подсознательное чувство, что после пяти лет зверств, варварства, атомной энергии, вдруг и неожиданно направленной на массовое истребление неприятеля, что после всего этого призыв к гордости русской эмиграции «будить мировую совесть» - есть дело не совсем реальное…

Но если возможен был упрек в нереальности, то упрек в том что Деникин якобы призывал к войне против России, упрек, который делала ему потом противобольшевистская печать, - был несправедлив. Деникин болел душой по России. Он больше всего боялся, что коммунистическая власть в стремлении силой, обманом или «проворством рук» захватить чужое достояние дойдет до тех пределов, откуда выхода больше нет, и что тогда весь мир обрушится войной против России.

Наступившее после войны расхождение во взглядах с близкими когда-то людьми было одной из причин, побудивших Деникина решиться на отъезд в Америку, Кроме того, в Париже перестали выходить русские газеты, в которых Антон Иванович мог высказывать свои взгляды, помещать статьи. Появились новые, просоветские газеты. Во Франции 1945 года Деникину была закрыта свободная трибуна.

Еще одна причина: он глубоко переживал трагедию русских военнопленных, надевших немецкий мундир. По Ялтинскому договору союзники обязались возвратить их в Советский Союз. Соединенные Штаты были во главе всей коалиции воюющих стран Запада, и там, за океаном, Деникин хотел лично обратиться к американскому главному командованию и общественному мнению с призывом не допустить этого насилия.

Антон Иванович и Ксения Васильевна покинули Францию 21 ноября 1945 года и после краткого пребывания в Англии отправились в Америку.

7 декабря они прибыли в Нью-Йорк.

37. Приезд в Америку

Все хлопоты и формальности, связанные с переездом Деникиных на постоянное жительство в Соединенные Штаты, взял на себя один из бывших офицеров Добровольческой армии. Он же предоставил своему бывшему Главнокомандующему и его супруге комнату в своей квартире и оказал им сердечное гостеприимство. Там, поблизости от Нью-Йорка, Деникины прожили до сентября 1946 года. Несмотря на квартирный кризис, им удалось найти скромное, маленькое помещение в окрестностях города и таким образом, как говорил Антон Иванович, «приобрести некоторую оседлость».

Первое известие о решении Деникина переехать в Соединенные Штаты было полной неожиданностью для американцев русского происхождения. Они узнали о нем из заметки в нью-йоркской газете «Новое русское слово» от 5 декабря 1945 года, где сообщалось, что «генерал Деникин покинул Францию и выехал по иммиграционной визе в С. Штаты». Дальше корреспондент газеты добавлял, что отъезд Деникина вызвал в русском Париже много толков и даже некоторое беспокойство в связи с усилившимся советским влиянием во Франции.