Если ты воевал в пехоте и в твоем автомате кончился диск, ты мог вставить запасной. Если не оказывалось патронов, ты мог их позаимствовать у товарища. В воздушном бою, если ты израсходовал боеприпасы, их не пополнишь и не попросишь у товарищей. Если же случался отказ оружия, оно не заменялось. Победа в воздухе ковалась на земле. Как и от летчика, она в не меньшей степени зависела от авиационных специалистов...
Лейтенант Александр Носов ревностно выполнял обязанности командира звена. Со времени его назначения на эту хлопотливую должность он как-то внутренне подтянулся и внешне возмужал. Теперь его одолевали заботы не только за себя, за свой экипаж, за всю самолетную стоянку... В его подчинении оказалось целое подразделение - авиационное звено. Самая малая ячейка большой полковой семьи. Малая по названию и количеству людей, но значительная по боевой сути. По боевому назначению.
Командир звена являлся ключевой фигурой в эскадрилье. Теперь Носова одолевали вопросы: как он сам летает? Как летают его подчиненные? Что сделал сегодня? Что надо сделать завтра? Сделал хорошо? Почему не вышло отлично? Ошибся? Причина ошибки? Уроки. Выводы. Не повторять дважды одни и те же ошибки ни на земле, ни в воздухе.
Раньше, вернувшись из полета, Носов падал на койку и сразу засыпал. Теперь долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Думал. И столько сил порою уходило на эти послеполетные раздумья!
Во фронтовом дневнике Героя Советского Союза гвардии подполковника в отставке А. А. Носова об этих днях сохранились две записи: "1. XI. 41 г. Четверкой штурмовиков рассеяли батальон противника. Нагнали на гитлеровцев страху. Поддержали контратаку наших подразделений, освобождавших Залучье".
"27. XI. 41 г. Произвели двухкратную штурмовку вражеских позиций на переднем крае. Помогли нашей пехоте захватить деревню Бураково".
Деревня Бураково стояла на высоком берегу озера Велье. На полетных картах значилась высотой 240,6. Наша пехота наступала на высоту по льду озера. По колено в снегу. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Штурмовики делали на высоту один заход за другим. Не давали фашистам передышки. Бомбили окопы. Уничтожали "эрэсами" пулеметные гнезда. Блокировали доты и дзоты.
Нередко летчикам приходилось за один короткий зимний день делать по три-четыре боевых вылета. Прилетят они на аэродром. Зарулят на стоянку. Нервы у каждого как натянутая струна. В голове еще не угасли отзвуки боя, а к самолету подходил командир эскадрильи и спрашивал:
- Устал, Носов?
- Не то слово, - отвечал командир звена.
- Надо сделать еще полет. Разведка обнаружила мехколонну...
Носов кивал головой. Оружейники быстро подвешивали бомбы, реактивные снаряды, набивали новыми лентами патронные ящики. Носов поднимался в воздух и брал заданный курс.
Бомбовые и штурмовые удары по вражеским аэродромам и танкам, по обозам и переправам, по железнодорожным станциям и переднему краю. В каждом полете, в каждой боевой атаке - стремление одержать верх над противником. А это рождало упорство и мастерство. Носов стал асом, гордостью штурмовой авиации Северо-Западного фронта. После того как в 288-м штурмовом авиаполку побыла делегация свердловчан, летчики-фронтовики в январе 1942 года писали в газете "Уральский рабочий": "Приезд в наш полк делегации свердловчан является замечательной демонстрацией несокрушимости единства фронта и тыла. У нас с вами одна цель, одна задача: истребить оккупантов всех до единого... Мы уже уничтожили более 200 вражеских самолетов. Были дни, когда гитлеровцы после нашей штурмовой работы за один день недосчитывали сразу по 40 самолетов. Мы истребили, по самым минимальным подсчетам, до 10 тысяч немецких солдат и офицеров, уничтожили более 250 танков, свыше 700 автомобилей и бронемашин, более 100 полевых и зенитных орудий.
Сокрушительные удары по боевой технике и живой силе врага наносит наш сокол-штурмовик Александр Носов, самый молодой в коллективе. Он успел совершить 60 боевых штурмовок и уничтожить 10 вражеских самолетов, более сотни автомашин с живой силой и техникой противника, 15 полевых орудий".
В письме свердловчанам летчики-фронтовики сообщали, что молодой коммунист Александр Носов не знает страха, сражается с немецко-фашистскими оккупантами до последнего патрона, пока в баках машины остается хоть капля горючего.
Как-то раз друзья спросили Носова: испытывает ли он страх во время воздушного боя с немецкими истребителями или при штурмовке вражеского аэродрома?
- Страшно бывает тогда, когда думаешь о смерти, а не о выполнении боевого задания, - ответил Носов. - В бою надо думать не о своей смерти, а о победе над врагом. Какой тут страх, когда в нашем, советском небе летают фашисты, которых надо уничтожать. - И, немного подумав, добавил: - Страх овладевает человеком тогда, когда он перед лицом врага оказывается беспомощным, беззащитным, когда ему нечем отразить удар. Но если ты силен духом, предан Родине, веришь в силу своего оружия, если рядом с тобой, крыло к крылу, летают верные товарищи, никакого страха не должно быть.
В бою, как правило, лейтенант Носов навязывал гитлеровцам свою тактику боя. Умел быть собранным в самые критические моменты. Почти каждая сброшенная им бомба, выпущенный реактивный снаряд и пушечно-пулеметная очередь достигали цели. И все же чего не бывает на войне? Однажды он сплоховал. Недооценил противника. Не сманеврировал. И тут же был наказан. Вражеский снаряд перебил маслопровод.
В дневнике у Носова об этом случае записано так: "При налете на механизированную колонну 2 февраля 1942 года уничтожил 2 автомашины, 4 тягача и 15 повозок. Прямым попаданием зенитного снаряда повредило маслосистему. Чудом дотянул до аэродрома. Вытащили из кабины полуживого..."
Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Четверкой "илов" атаковали механизированную колонну фашистов. Точно вышли на дорогу. Увидели обоз. Начали его бомбить. И вдруг при выходе из очередной атаки я почувствовал, что начала кружиться голова. Потемнело на какое-то мгновение в глазах. Запах бензина и масла проникал в кабину и буквально одурманивал меня. Я не знал, что вражеский снаряд попал в задний люк и пробил петрофлекс. Но мотор не горел, работал. Только из-под приборной доски в кабину проникал тошнотворный запах. Превозмогая головокружение, стиснув зубы, я вышел из боя...
Безусловно, каждый боевой вылет на фронте был связан со смертельным риском, один - в большей степени, другой - в меньшей. Из критических ситуаций Носов выходил с честью. Ощущение опасности всегда держало его в готовности к немедленному действию. От паров масла и бензина, проникавших в кабину, он почти задыхался. Боялся одного - потерять сознание. Если выпрыгнуть с парашютом, останешься, как говорили в полку, "безлошадным". И Носов, напрягая последние силы, делал все возможное и невозможное, чтобы дотянуть до аэродрома, спасти боевую машину.
В авиации существуют три порога высоты безопасности полета. Носов выбрал минимальную, до которой можно было бороться за жизнь самолета, а заодно и за свою жизнь. Глаза застилало слезой. Дыхание перехватывало. Но он держался. Не падал и его самолет. И все же летчик даже в таком состоянии ощущал, как "ил" временами проседал, с трудом повиновался управлению. И когда казалось, что все кончено, он увидел летное поле родного аэродрома...
Только снижаясь, можно посадить самолет. И Носов начал планировать. И это последнее, что осталось в его памяти. Как самолет приземлился? Как он остановился? Как развернулся вправо? Как механик Петр Максимец открыл фонарь? Как вытащил его из кабины? Как нес его на руках, полуживого, потерявшего сознание? Этого Носов уже не помнил...
Про лейтенанта Носова говорили в полку, что он сроднился с машиной. И это были не просто слова. Случилось так, что на его самолете на выполнение боевого задания полетел другой летчик. Полетел и не вернулся. Носов остался без машины. Вернувшись из санчасти, он тяжело переживал свой вынужденный отдых. Чувствовал себя неприкаянным. Не мог ни на каком деле сосредоточиться. Даже упрекал механика: зачем торопился, вводил машину в строй без него? Тянуть надо было. Не спешить до его выписки из санчасти... По нескольку раз в день подходил к батальонному комиссару Калугину и растерянно спрашивал: - Что же я теперь делать буду?