Летели долго, определяя маршрут по незаметным для непривычного глаза ориентирам: характерному изгибу леса, как-то по-особенному перекрещивающимся железнодорожным путям, небольшим селениям, которые, кажется, нельзя отличить одно от другого не только с воздуха, но и на земле.
Старчак пошел к десантникам. Самолет опустился пониже, пробив слой облаков. Нигде ни огонька. Внизу - аэродром. Заслышав гул советского бомбардировщика, немцы, погасили все огни, и трудно было даже предположить, что совсем недавно, может быть, час или два назад, отсюда улетела на Москву асы из 53-й воздушной эскадры "Легион Кондор", находящейся под особым покровительством имперского министра авиации Германа Геринга. Асы, сбросившие бомбы на города Польши, Франции, Англии, Югославии, Греции...
Но штурман и капитан Старчак точно знали, что аэродром именно здесь внизу, под полуторакилометровой толщей тьмы.
И вот раздалась команда, которую так тревожно и напряженно ждали десантники: "Пошел!"
Один за другим выпрыгивали в раскрытые двери парашютисты. Борис шел третьим. Перед тем, как ринуться вниз головой прямо в темную ночь, он почувствовал на плече дружеское прикосновение руки командира.
Старчак выпрыгнул последним.
12
Парашютисты приземлились на сухом торфяном болоте и довольно быстро нашли один другого.
Во время налета наших бомбардировщиков они должны были обозначить границы аэродрома, использовав для этого сухие батареи и пятнадцативольтовые лампочки, выкрашенные в красный цвет. Как только в районе аэродрома появятся наши, надо включить эти лампочки, и уж тогда штурманы смогут отлично определить, где взлетная площадка и где стоянки самолетов.
Старчак взял своим напарником Петрова из авиаполка, того паренька, тайком пишущего стихи, который чем-то понравился ему. Они пошли, перебираясь с кочки на кочку. Когда добрались до места, уже светало. Притаившись в кустарнике, они видели, как все отчетливее проступают очертания колючей изгороди, опоясывающей аэродром. Через каждые двести или триста шагов виднелись сторожевые вышки с пулеметными установками.
- Боятся, сволочи! - ругнулся Старчак.
Они выкопали ножами яму в виде конуса. Если здесь, на дне, будет лампочка, то ее с земли не заметишь, зато сверху свет хорошо виден. Старчак установил рацию и передал в Юхнов шифрованное сообщение о том, что высадились благополучно и приступили к выполнению задания.
На аэродроме начинался день. Приземистые автоцистерны с бензином разъезжали от одного самолета к другому. По дороге, всего в ста - ста двадцати метрах от Старчака, проехали в открытой автомашине немецкие техники. Они смеялись и пели. Потом, погромыхивая на выбоинах, прошла вторая машина, за ней третья...
- Посмотрим, как они запоют, когда прилетят наши, - сказал, сжав кулаки, Борис.
Старчак промолчал.
Потом, несколько часов спустя, немецкие техники все также с песнями, заглушающими писк губных гармоник, проехали в обратном направлении.
- Обедать едут, - сказал Петров. Тут только парашютисты вспомнили, что ничего не ели. Подкрепились хлебом и копченой колбасой.
- Вот бы туда пробраться, - сказал Петров. - Смотрите, вон в том месте, под проволокой, свободно можно проползти.
- Ничего не выйдет. Через заграждения пущен ток. Это раз. Во-вторых, что ты сумеешь сделать своими двумя гранатами? И, в-третьих, можешь испортить все дело.
Под вечер, часа два спустя после того как на аэродром вновь возвратились техники, туда в таких же машинах проехали летчики в легких комбинезонах и матерчатых шлемах с эбонитовыми черными дисками радионаушников.
Старчак взглянул на часы и сообщил вг Юхнов время сбора летного состава.
Через час бомбардировщики "Хейнкель-111" стали подниматься в воздух. Было светло, но к тому времени, когда вся эскадрилья приблизится к цели, наступит темнота.
В эту ночь налета советских бомбардировщиков на аэродром не было.
Прошла еще одна ночь и еще один день. Парашютисты сидели в засаде, ничем не выдавая своего присутствия. На аэродром ездили в открытых машинах техники и летчики, слышалось их пение.
У Бориса затекли ноги, и он, чтобы разогнать кровь, то и дело массировал их. Он подумал, что зимой ему нипочем не пробыть бы здесь и часа...
Опять отправились бомбардировщики "Хейнкель-111" в свой рейс. Урча, разворачивались они над аэродромом, собирались в круг, чтобы следом за опытным асом рваться к Москве.
Так же точно, как и в прошлую ночь, с поразительной пунктуальностью вернулись "хейнкели" на свою базу. Правда, трех машин недосчитывалось.
Старчак подсел к рации. Послышался характерный прерывистый писк, и он смог принять шифрованное сообщение.
- Сейчас здесь будут наши, - сказал Старчак, - так что давай!..
Борис включил красную лампочку, стараясь не думать о том, что, если хоть один из наших штурманов ошибется в расчетах, бомбы упадут за границу аэродрома, сюда, где сидит он, Борис Петров, и его командир. Но штурманы действовали безошибочно. Ярко вспыхнул желтым пламенем немецкий самолет, за ним второй... Пламя выхватывало из тьмы то один участок аэродрома, то другой. Пожар осветил летное поле: все новые и новые бомбовые удары обрушивались с темного, беззвездного неба. Зенитчики вступили в дело лишь тогда, когда наши летчики успели не только сбросить бомбы, но и обстрелять, снизившись, стоянки "хейнкелей". Над целью наши бомбардировщики находились не тридцать секунд, как предполагалось, а почти полчаса.
На другой день московские газеты сообщили: авиационная часть, которой командует т.Филиппов, уничтожила на вражеском аэродроме много боевой техники.
Особое задание было выполнено. Теперь парашютисты пробирались по лесам и болотам к линии фронта. И Петров уже не знал, что он ответит, когда его спросят, где он хочет служить - в своем старом полку или же в отряде капитана Старчака.
13
Петров сделал выбор. Он решил стать старчаковцем, как называли себя бойцы отряда. Как и все его товарищи, он уже был влюблен в своего командира, старался подражать его манерам и даже чуточку, едва заметно прихрамывал, как Старчак.
- Ты знаешь, - рассказывал Борису телефонист Мальшин, беззастенчиво угощаясь табаком товарища, - ты знаешь, наш капитан еще в гражданской войне участвовал.
- Врешь, он ведь совсем молодой...
- Истинная правда. Он в армии с пятнадцати лет. В комсомол вступил и в тот же день винтовку получил. В Забайкалье против барона Унгерна сражался. Тогда и ранен был в левую руку. Понаблюдай как-нибудь, обрати внимание...
- Ты, я вижу, ярый курильщик. Бери весь табак, - предложил Борис. Мальшин вытряхнул содержимое пачки себе в карман.
С берега реки доносилась негромкая песня. Капитан вышел из своей землянки, подошел к поющим, постоял, покурил, вздохнул и приказал:
- Пора спать!
Через несколько минут все в лагере стихло. Слышались лишь мерные шаги дозорных. Было тихо и на аэродроме: бомбардировщики еще не вернулись из очередного полета.
Старчак не спал. Он сидел в своей землянке, разложив карту, что-то чертил, отмерял. Зашедший на огонек комиссар Щербина шутливо заметил:
- А вас распорядок дня не касается, товарищ капитан? Смотрите, как бы не попало от дежурного.
- Понимаешь, Николай, - не отрываясь от карты, сказал Старчак, - вот что я думаю. Мы неплохо учим бойцов одиночным действиям в тылу, а тактикой в составе отделения, взвода и роты занимаемся недостаточно. А ведь комсомольцы, что к нам прибыли, хоть и рвутся в бой, подкованы в пехотном деле слабовато. Вот я и решил, пока суд да дело, провести несколько занятий. И наступательные операции изучим, и про оборону тоже не забудем.
- Ты прав, Иван Георгиевич. Возьми хоть меня. Всю жизнь, в авиации, а сейчас, можно сказать, нахожусь между небом и землей. Одним словом парашютист.
- Ты и на земле должен себя чувствовать так же уверенно, как в воздухе, серьезно заметил капитан.
- Ну что ж, тебе и карты в руки. Ты ведь пехотное училище окончил, и авиационное, и авиационно-морское. Можно, сказать - человек-амфибия.