– Хорошо, если вы управитесь за это время со своими делами. – Она посмотрела на часы. – Автобус пойдет минут через сорок.

Кэт пошла вдоль сквера, а «маленький Бен» свернул в противоположную сторону.

Бену предстояло почти час слоняться без дела. Он неторопливо шагал по улице. Неистово сигналя, навстречу ему промчались две пожарные машины. «Видимо, снова где-то сбросили бомбы», – подумал Бен. Он шагал по улицам незнакомого поселка и думал о встрече с Кэт, о Нью-Йорке, о матери. Почему-то ему захотелось очутиться сейчас в нью-йоркской квартирке, схватить мать и закружиться с ней по тесной кухне. Обычно он делал это, когда являлся домой в хорошем настроении – оттого ли, что его похвалит шеф, или просто потому, что принесет субботнюю получку. Мать, смеясь, отбивается, делает вид, что старается вырваться из его объятий, а он тормошит ее и приговаривает: «Мутти, все идет превосходно, мутти! Скоро мы поселимся на ферме». Потом он забирает у матери полотенце вытирать посуду, и они вместе начинают мечтать о том, как будут жить в Дельбертсхолле.

Ферма, ферма... Может быть, ее уже купили. Если бы Бен не поехал в Европу, черта с два собрали бы они деньги на ранчо! Несомненно, ему повезло. Но если бы не война, вряд ли он попал бы в Европу. Как это сказала Кэт: «У нас теперь никто не думает что-то приобретать. Лишь бы сохранить то, что есть». Да, она права. Здесь трудновато сохранить нажитое, – что ни день, на крыши падают немецкие бомбы. Значит, у него с Кэт разное представление о войне. Выходит, он зарабатывает на том, что лондонцам приносит столько несчастий. А может быть, кто-то из Вилямцеков, из его родственников, что живут в Берлине, летают над Англией и бросают бомбы. Сам дьявол не разберется в такой путанице. Ну и наплевать. А ранчо все-таки, вероятно, уже купили...

Беннет сунул руку в карман, нащупал миндальные зерна и бросил их в рот. Настроение оставалось прекрасным. Насвистывая какую-то песенку, он продолжал бродить по улицам. Теперь уже скоро надо идти к автобусной остановке.

А Кэт Грей находилась в ином состоянии. За всю жизнь ей не приходилось переживать подобного. По дороге она тоже обратила внимание на красные пожарные машины, промчавшиеся с ревом мимо нее. Машины завернули как раз в тот переулок, куда предстояло свернуть и Кэт. В мыслях о Роберте она не придала особого значения этому обстоятельству. Только на углу, когда перешла засаженную акациями улочку, перед Кэт встала ошеломившая ее картина. Дома Крошоу не существовало. На том месте, где он раньше стоял, дымились развалины. Пожарные в блестящих касках и мокрых брезентовых комбинезонах тушили пожар. Огня уже не было, только белый, мутно-молочный дым клубами поднимался над соседним, тоже разрушенным домом.

С захолонувшим сердцем Кэт бросилась вперед. Первый, кого она встретила, был дядя Джон. Тяжело переступая ногами и спотыкаясь о щебень, он нес к санитарной машине тело своего друга Вильяма.

Кто-то пытался помочь отцу Роберта, но дядюшка Джон отстранял всех и только повторял: «Не надо, не надо... Я сам...» По щекам его текли слезы. Сзади шел доктор в медицинском халате, запачканном кирпичной пылью. Может быть, это была кровь – Кэт не разобрала.

Дядюшка Джон увидел ее, когда опустил Вильяма на мостовую. Двое санитаров положили убитого в машину.

– Где тетушка Полли? Где?.. – Кзт хотела спросить про Вирджинию.

– Иди к ней, они там, – дядя Джон кивнул на развалины и всхлипнул.

Несколько человек подымал» обрушенную балку. Тетушка Полли топталась рядом с обезумевшими глазами и что-то шептала. Она была в коротеньком жакете, растрепанные волосы сбились на лицо, но тетушка Полли не поправляла их. В руках она держала плетеную сумочку, с которой ходила на рынок. Налет застал ее по дороге к продовольственному магазину. Она так и не дошла до магазина, вернулась сразу, как только дали отбой. Оставалась дома одна Вирджиния. Теперь ее откапывали из-под развалин.

Девочка лежала рядом с убежищем Моррисона – стальным столом, обтянутым металлической сеткой. Угол стола придавил голову девочки, лицо Вирджинии было залито кровью. Пока ее освобождали из-под развалин, Полли стояла с жутко безразличным видом. Она только негромко говорила:

– Осторожней, прошу вас, не сделайте девочке больно...

Рядом стоял разбитый, засыпанный щебнем комод с вывалившимися ящиками. Валялись цветные клубки шерсти, белье, розовое платье Вирджинии, в котором она ходила на конфирмацию. Полли осторожно подняла платье, отряхнула с него пыль, хотела положить в сумочку, но не сделала этого.

– Смотри, Кэт, какое хорошее платьице! Вирджиния сможет пойти в нем в церковь. С него надо только стряхнуть пыль. Куда девалась платяная щетка! Ты не видела, Кэт, платяную щетку?..

Доктор опустился на колени перед Вирджинией, приложил ухо к груди, мучительно долго слушал. Все ждали молча. Только тетушка Полли что-то невнятно бормотала, озиралась кругом, искала кого-то глазами. Доктор поднялся, тяжело вздохнул:

– Здесь тоже медицина бессильна. Несите в машину.

Отец поднял Вирджинию. Кэт подобрала свалившуюся туфельку и пошла следом. Она тоже не соображала, что делает.

Тетушка Полли, потерявшая рассудок, вела себя спокойно. Она только говорила мужу:

– Джон, ради бога, будь осторожен, не сделай Вирджинии больно!

Когда захлопнулась дверца машины и она тронулась в морг, Полли вдруг неистово закричала, бросилась следом. Дядя Джон едва успел задержать ее.

– Куда вы увозите девочку? Не делайте ей больно! Остановите машину! Пусти меня, Джон! Пусти, я говорю! – Она забилась в руках дяди Джона.

Потом тетя Полли снова утихла, спокойно позволила усадить себя в другую санитарную машину. Там было несколько раненых. Ее увозили в психиатрическую больницу. Дядя Джон, постаревший, с опущенными плечами, стоял среди развалин. Доктор садился в машину рядом с шофером. Словно проснувшись, докер спросил его:

– Скажите, доктор, мне можно поехать с женой?

– Хорошо, друг, поезжайте. Прошу вас, мужайтесь.

Санитары изнутри открыли дверцу, и дядя Джон сел в машину. Кэт он сказал:

– Я заеду к вам, девочка. Видишь, у нас теперь нет дома. Не знаю, где будем жить.