Глава 6.

ШАСТА СРЕДИ УСЫПАЛЬНИЦ

Шаста неслышно пробежал по крыше, такой грячей, что он чуть не обжег ноги, взлетел вверх по стене, добрался до угла и мягко спрыгнул на кучу мусора в узкой, грязной улочке. Прежде, чем спрыгнуть, он огляделся, по-видимому, он был на самом верху горы, на которой стоит Ташбаан. Вокруг все уходило вниз, плоские крыши спускались уступами до городской стены и сторожевых башен. За ними, с Севера, текла река, за ней цвели сады, а уж за ними лежало странное, голое, желтоватое пространство, уходившее за горизонт, словно неподвижное море. Где-то в небе, совсем далеко, синели какие-то глыбы с белым верхом. «Пустыня и горы», – подумал он.

Спрыгнув со стены, он поспешил вниз по узкой улочке, и вышел на широкую. Там был народ, но никто не обращал внимания на босоногого оборвыша. Однако он все-таки боялся, пока перед ним из-за какого-то угла не возникли городские ворота. Вышел он в густой толпе. По мосту она двигалась медленно, как очередь. Здесь, над водой, было приятно вздохнуть после жары и запахов Ташбаана.

За мостом толпа стала таять, народ расходился, кто налево, кто направо, Шаста же пошел прямо вперед, между какими-то садами. Дойдя до того места, где трава сменялась песком, он уже был совсем один, и в удивлении остановился, словно увидел не край пустыни, а край света. Трава кончалась сразу; дальше, прямо в бесконечность, уходило что-то вроде морского берега, только пожестче, ибо здесь песок не смачивала вода. Впереди, как будто бы еще дальше, маячили горы. Минут через пять он увидел слева высокие камни, вроде ульев, но поуже. Шаста знал от коня, что это и есть усыпальницы древних царей. За ними садилось солнце, и они мрачно темнели на сверкающем фоне.

Свернув на запад, Шаста направился к ним. Солнце слепило его, но все же он ясно видел, что ни лошадей, ни девочки на кладбище нет. «Наверное, они за последней усыпальницей, – подумал он. – Чтобы отсюда не заметили».

Усыпальниц было штук двенадцать, стояли они как попало. В каждой чернел низенький вход. Шаста обошел кругом каждую из них, и никого не нашел. Когда он присел на песок, солнце уже село.

В ту же минуту раздался очень страшный звук. Шаста чуть не закричал, но вспомнил: это трубы оповещают Ташбаан, что ворота закрылись. «Не дури, – подумал он. – Не трусь, ты слышал этот звук утром», – но прекрасно понимал, что одно дело – слышать такие звуки при свете, среди друзей, и совсем другое – одному и в темноте. «Теперь, – думал он, – они не придут до утра. Они там заперты. Нет, Аравита увела их раньше, без меня. С нее станется! Что это я? Игого никогда на это не согласится!»

К Аравите он был несправедлив. Она бывала и черствой, и гордой, но верности не изменяла, и ни за что не бросила бы спутника, нравится он ей или нет.

Как бы то ни было, ночевать ему предстояло тут, а место это с каждой минутой привлекало его все меньше. Большие, молчаливые глыбы все-таки пугали его. Шаста изо всех сил старался не думать о привидениях, и уже немного успокоился, когда что-то коснулось его ноги.

«Помоги-и-те!» – закричал он неведомо кому, окаменев от страха. Бежать он не смел; все-таки, совсем уж плохо, когда бежишь среди могил, не смея взглянуть, кто за тобой гонится. Потом, собрав все свое мужество, он сделал самое разумное, что мог – обернулся; и увидел кота.

Кот, очень темный в темноте, был велик и важен – гораздо важнее и больше тех его собратьев, которых Шасте доводилось встречать. Глаза его таинственно сверкали и казалось, что он много знает – но не скажет.

– Кис-кис-кис, – неуверенно сказал Шаста. – Ты говорить не умеешь?

Кот сурово поглядел на него и медленно пошел куда-то, а Шаста, конечно, пошел за ним. Через некоторое время они миновали усыпальницы. Тогда кот уселся на песок, обернув хвост вокруг передних лап. Глядел он на Север – туда, где лежала Нарния – и был так неподвижен, что Шаста спокойно лег спиной к нему, лицом к могилам, словно чувствовал, что кот охраняет его от врагов. Когда тебе страшно, самое лучшее – повернуться лицом к опасности и чувствовать что-то теплое и надежное за спиной. Песок показался бы вам не очень удобным, но Шаста и прежде спал на земле, и скоро заснул, думая во сне, где же сейчас Игого, Уинни и Аравита.

Разбудил его странный и страшный звук. «Наверное, мне все приснилось» – подумал он. И тут же ощутил, что кота за спиной нету, и очень огорчился, но лежал тихо, не решаясь даже открыть глаза, как лежим иногда мы с вами, закрыв простыней голову. Звук раздался снова – пронзительный вой или вопль; тут глаза у Шасты открылись сами, и он присел на песке.

Луна ярко светила; усыпальницы стали как будто больше, но казались не черными, а серыми. Они очень уж походили на огромных людей, закрывших голову и лицо серым покрывалом. Что и говорить, это не радует. Однако звук шел не от них, а сзади, из пустыни. Сам того не желая, Шаста обернулся и посмотрел на пустыню.

«Хоть бы не львы!..» – подумал он. Звук и впрямь не походил на рычание льва, но Шаста этого не знал. Выли шакалы (это тоже не слишком приятно).

«Их много, – подумал Шаста, сам не зная о ком. – Они все ближе…» Мне кажется, будь он поумнее, он вернулся бы к реке, там были дома, но он боялся пройти мимо усыпальниц. Кто его знает, что вылезет из черных отверстий? Глупо это или не глупо, Шаста предпочел диких зверей. Но крики приближались – и он изменил мнение…

Он уже собирался бежать, когда увидел на фоне луны огромного зверя.

Зверь этот шел медленно и степенно, как бы не замечая его. Потом он остановился, издал низкий, оглушительный рев, эхом отдавшийся в камне усыпальниц. Прежние вопли стихли, зашуршал песок, словно какие-то существа бросились врассыпную. Тогда огромный зверь обернулся к Шасте.

«Это лев, – подумал тот. – Ну, все. Очень будет больно или нет?.. Ох, поскорей бы!.. А что бывает потом, когда умрешь? Ой-ой-ой-ой!!!» – и он закрыл глаза, сжал зубы.

Ничего не случилось, и когда он решился их открыть, что-то теплое лежало у его ног. «Да он не такой большой! – в удивлении подумал Шаста. – Вполовину меньше, чем мне показалось. Нет, вчетверо… Ой, это кот! Значит, лев мне приснился!»

Действительно, у него в ногах лежал большой кот, глядя на него зелеными немигающими глазами. Таких огромных котов он не видал.

– Как хорошо, что это ты! – сказал ему Шаста. – Мне снился страшный сон. – И, прижавшись к коту, он почувствовал, как и прежде, его животворящее тепло.

– Никогда не буду обижать кошек, – подумал или даже сказал он, – знаешь, я один раз бросил камнем в старую голодную кошку. Эй, что это ты? – вскрикнул он, потому что кот именно в этот миг его царапнул. – Ну, ну! Ты что, понимаешь? – и он уснул.

Наутро, когда он проснулся, кота не было, солнце ярко светило, песок уже нагрелся. Шаста приподнялся и протер глаза. Ему очень хотелось пить. Пустыня сверкала белизной. Из города доносился смутный шум, но здесь было очень тихо. Когда он посмотрел немного влево, к западу, чтобы солнце не слепило, он увидел горы вдали, такие четкие, что казалось, будто они совсем близко. Одна из них была как бы двойная, и он подумал: «Вот, туда и надо идти», – и провел ногой по песку ровную полосу, чтобы не терять времени, когда все придут. Потом он решил чего-нибудь поесть и направился к реке.

Усыпальницы были совсем не страшные, он даже удивился, что они его так пугали. Народ здесь был, ворота открылись давно, толпа уже вошла в город, и оказалось нетрудно, как сказал бы Итого, что-нибудь позаимствовать. Он перелез через стену, и взял в саду три апельсина, две-три смоквы и гранат. Потом он подошел к реке, у самого моста, и напился. Вода ему так понравилась, что он еще и выкупался – ведь он всегда жил на берегу и научился плавать тогда же, когда научился ходить.

Потом он лег на траву и стал смотреть на Ташбаан, гордый, большой и прекрасный. Вспомнил он и о том, как опасно там было, и вдруг понял, что, пока он купался, Аравита и лошади, наверное, добрались до кладбища («и не нашли меня, и ушли» – подумал он). Быстро одевшись, он побежал обратно, и так запыхался и вспотел, что мог бы и не купаться.