-- Предмет переговоров ты определил правильно -- Балтика. Уровень участников -- тоже. Теперь предскажи итог, и

клянусь, что никогда больше не потрачу на тебя ни капли "Кавказа".

-- Итог -- нуль, -- почти не задумываясь, ответил Макс.

Блюмберг молчал.

-- Итог и не может быть другим при таком составе участников, аргументировал Макс. - Первый вице-премьер России и мелкая сошка от финнов или прибалтов. Эти переговоры были обречены на провал изначально.

-- Почему?

-- Этого я не знаю, -- признался Макс.

-- Что из этого следует?

-- Для кого?

-- Для того бардака, который называется мировым экономическим сообществом, -- это раз. Для России -- два. И наконец для нас с тобой, мой юный пытливый друг.

-- Для нас с вами из этого не следует ничего, -- твердо ответил Макс, одновременно понимая, что за словами его шефа стоит какая-то другая правда, более масштабная, обесценивающая его маленькую и вроде бы верную правду.

И оказался прав.

Блюмберг извлек из-под кресла бутылку, прикончил остатки "Кавказа" и сказал:

-- А вот в этом ты лажанулся.

III

Макс и Николо давно уже привыкли к экстравагантным выходкам своего шефа. Но в этот вечер он превзошел самого себя. Приказав Максу срочно вызвать в офис Николо (и не по сотовому телефону, а по уличному таксофону, с соблюдением всех предосторожностей), для начала усадил обоих своих молодых сотрудников за компьютеры и приказал войти во все телесистемы аэродромов и портов, из которых Макс днем получал информацию, и самым тщательным образом

проверить, не осталось ли там их следов.

Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет? Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал, лишь коротко сказал: "Приказ". И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.

Следующему приказу предшествовал вопрос:

-- Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?

Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?

-- Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф? -- поинтересовался Макс. --Или можно завтра с утра?

-- Сколько они займут?

-- Года три, -- подумав, ответил Макс.

Николо возразил:

-- Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.

Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос неправильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.

-- Что значит "если"? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу? -- хмуро уточнил он.

-- Правильно, магистр! -- радостно подтвердил Николо. -- Вообще. Ничего. Никогда.

-- И ни за какие деньги, -- рассудительно добавил Макс.

-- Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?

-- Яволь, герр оберст, -- отрапортовал Макс.

-- Натюрлих, магистр, -- подтвердил Николо.

-- Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.

-- Объекты, магистр? -- уточнил Николо.

-- А те же, где вы лазили. Аэропорты, пристани.

-- Все? -- ахнул Макс.

-- Ну да, все, -- безмятежно подтвердил Блюмберг.

-- Да это же на всю ночь! -- завопил Макс и тут же перебил себя: --Николо, давай его убьем, а? Бутылкой "Кавказа", а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как?

Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее. Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:

-- Это так серьезно, шеф?

-- Серьезно? -- переспросил Блюмберг. -- Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.

-- Горит тайга? -- догадался и Макс.

-- Горит, -- подтвердил Блюмберг. -- И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.

В начале четвертого утра Макс охрипшим от долгого молчания голосом воскликнул:

-- Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!

-- У меня тоже, -- отозвался Николо. -- Рейнгард. Все мощности.

-- Франкфурт-на-Одере!

-- Бремен!

-- Исланд! Что происходит, шеф?

-- А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?

-- Исключено, -- заверил Макс.

-- Активность поиска по зонам фиксируется?

-- Нет ничего проще. Автоматически.

-- Вот и ставьте машины на автоматику и немного подождем, -- подвел итог Блюмберг. -- Посмотрим, что к чему. Можете трескать свой джин, а "Кавказу" -- хрен вам. Самому мало. И запасы пополнять будет сейчас, судя по всему, не так просто.

-- Судя по чему? -- попытался уточнить Макс.

-- Судя по международной обстановке, сынок.

-- Это вы так шутите? -- спросил Николо.

-- Ребята, я никогда в жизни не был таким серьезным, как в этот час, --заверил своих компаньонов Аарон Блюмберг и сковырнул пластмассовую пробку с очередной бутылки "Кавказа".

Около четырех утра сквозь просторные окна мансарды внутрь проникли первые свежие лучи зябкого майского солнца, завозились воробьи в старинных медных желобах, загукали голуби. Макс Штирман поднял от стола словно бы налитую свинцом голову, мельком глянул на мониторы, отметив, что компьютеры по-прежнему работают в автоматическом режиме, и начал снова пристраиваться подремать на плоской и скользкой столешнице, но тут его взгляд неожиданно упал на кресло-качалку, рядом с которым прямо на коврике безмятежно дрых

Николо.

В качалке полулежал Блюмберг. В той же позе, что и раньше, -- в позе облезлого дворового пса, одолеваемого мухами и блохами. Но что-то заставило Макса насторожиться. И лишь стряхнув сонную одурь парой крепких затяжек "Мальборо", Макс понял, в чем дело: Блюмберг был совершенно трезв. Да,

трезв. Это при том, что усыпанный пустыми бутылками "Кавказа" пол вокруг качалки вызывал мысль о мощной артподготовке, которая была только что проведена артиллерийским дивизионом.