Русскими управляло стремление побыстрее ворваться в укрепления, французам, обойденным со всех сторон, они были последней защитой.
Степан Железное, одним из первых взобравшись на вал, давно отбросил ружье, которым так и не научился толком владеть, орудовал тесаком и кулаками.
- Вот тебе, мусье, за Россию, за Питер, за Полоцк, - приговаривал он. Прими и за Федору, за дитяток ее горемычных.
К утру французы бросились бежать по мостам, наведенным через Двину, которые тотчас сожгли.
Рассвет поднимался над Полоцком. Город дымился в руинах, потрескивали догоравшие дома, возле пепелищ выли собаки, окна домов зияли пугающей пустотой, из дверей церкви доносились запахи конского пота и прелого сена, повсюду валялись обезображенные людские тела и трупы лошадей, стенания перекликались с радостными восклицаниями. Федора подошла к дому тетки, но увидела только обгорелую печь.
Петра Климова она нашла повешенным на коньке своей хаты. Лицо его было в ссадинах и кровоподтеках, губы искусаны в кровь, сквозь изорванную в клочья рубаху и порты виднелись грубые черные шрамы, беспомощно повисла на ремнях деревянная культя.
Не дожил до победы старый солдат.
Федора схоронила Климова возле дома, из которого он еще недавно ее провожал.
8 октября в Полоцк торжественно въехал Витгенштейн. Войска и дружины, построенные на городской площади, под звуки встречного марша дружно грянули "Ура!".
"Ну вот и все, - подумала Федора. - Теперь я им не нужна более. Теперь им прямая дорога на Францию".
- Слушай, на кра-ул! - донеслась до ее слуха команда: - Приказ его сиятельства командира и кавалера графа Витгенштейна:
"Герои! Всевышний внял мольбе нашей, и Полоцк свободен. Вы пожали новые лавры на поле Марса, и среди самого жарчайшего сражения противу миллиона смертей, летавших из адских укреплений, на деле доказали, что может преодолеть истинная вера и любовь к Отечеству и чего достигает рвение к славе и чувство чести. Корпусный командир с приятнейшим удовольствием изъявляет искреннейшую благодарность свою как всем Регулярным войскам, в деле бывшим, так особенно и дружинам Санкт-Петербургского ополчения, которые, подняв в первой оружие, показали чудеса храбрости и мужества, оправдали надежду соотечественников и заслужили лестное наименование защитников России".
* * *
Опустела площадь, разошлись по бивуакам полки и дружины, заполыхали костры, зазвучали песни.
Федора побрела по дороге к обозу. Никогда она не чувствовала себя такой одинокой, как в этот победный день. Никто не подошел к ней, никто ни о чем не спросил. Рябинин пал у раз, она видела, как двое спешенных гродненцев бережно несли штабс-капитана, будто опасаясь потревожить его вечный сон. Его кудри сбились на лбу, и из них ручейком стекала тонкая струйка крови.
Федора вздрогнула, услышав за спиной тяжелое дыхание, оглянулась.
Это был Степан Железнов. Федора вскинула руки и обвила его шею.
- Жив?!
- Господь миловал на сей раз. Ну, а ты как? Понятна обида твоя. Не до тебя нонче. Помышляют командиры за Двину гнать француза, а между нами разговор идет, что и Москву наши назад у Наполеона отбили. Вот ведь каково образовалось. Теперь наш черед их гнать в землю ихнюю.
- Жаль, что без меня завершат войну, - вздохнула Федора. - А я бы сгодилась еще. Я ведь за ранеными могла бы ходить. По хозяйству военному услужила бы.
- Что ж поделать, война - она для мужиков, - принялся утешать женщину Степан. - Но ничего! Как только добьем француза, приезжай в Питер. Спросишь на Литейном Железновых. Нас там всяк знает. Да вот еще, возьми от меня деньжонок малость, авось пригодятся, я без них обойдусь. Жив буду, заработаю.
- Спасибо тебе за доброту. Надеялась я за труды свои свободу обрести, но, видать, не судьбина.
- Погоди плакаться. Войну докончим, государь не обойдет в довроте своей народ.
- Дай тому господь!
- Что же ты станешь делать?
- Пойду с ребятишками в Погирщину, барин там добрая, в обиду не давал, да и жилось мне у него не худо... Ну, прощовай. Храни тебя господь.
- Прощай, Федорушка.
Еще, три дня провыв корпус Витгенштейна в Полоцке n. торжественного молебна выступил из города по наведенным через Дайну мостам.
Федора с ребятишками стояла на берегу и наблюдала, как один за другим подходили к переправе батальоны, дружинники, конники, артиллерия. И вдруг услышала песню. Сказывал ей Степан, что на взятие Полоцка в их дружине сочинили слова и тут же подобрали мотив, задорный, удалой, с присвистом.
Чудо новое свершили
С Витгенштейном русский дух,
Штурмом Полоцк покорили,
Разнесли врагов как пух.
Как из рвов и из окопов
Сен-Сир лыжи навострил.
Витгенштейн - другой Суворов,
Полоцк - новый Измаил.
Федора стояла на берегу до. тех пор, пока последняя обозная повозка, неуклюже переваливаясь с боку на бок, не переехала по мосту.
- Неужто Федора! - воскликнул Герасим. - Барин, Григорий Алексеевич! Взгляните, кто к нам пожаловал! А мы тебя отпевать собирались. Сказывали, тебя в сражении видели. Грохот великий до нас доносился, известие пришло, что полегло наших множество. Вспоминал тебя барин. По секрету скажу, Глафиру Разжаловал из фавору. Во злобе глубокой пребывал. Теперь твое Место свободное. К-хи, к-хи!
Звонкая оплеуха прервала смех телохранителя Глазки.
- Это ты чево... Ты это брось. Ты это руки в ход не пущай. А то не ровен час рассерчаю, - выдохнул Герасим, обдав Федору устоявшимся перегаром.
- Ну право, не везет тебе, Герасим, по взаимности, - проговорил усмехаясь барин, выходя на крыльцо. - Поди прочь! А тебе, Федорушка, рад, от души рад благополучному твоему возвращению, и детишек твоих рад видеть в целости и невредимости. Место твое никем ныне не занятое. Можешь располагаться там же. Жду и рассказов от тебя о событиях героических, Усталость вижу на лице твоем. Ступай отдохни, а после потолкуем. Просьбы какие будут, непременно исполню.
* * *
Два года Федора начинала день с одной и той же просьбы, от которой Глазку покрывала испарина дать ей вольную. Но Глазка пытался свести разговор к шутке или надолго уходил в себя, отгородившись стеной видимой неприступности.