Мрачныя, тяжелыя воспоминанiя связаны у меня съ днемъ 28 февраля. Дважды въ этотъ день (въ 1918 году, при оставленiи Екатеринодара и въ 1920 Георгiевска, этого последняго нашего оплота на С. Кавказ) мн пришлось покидать то безконечно близкое и дорогое, что составляло самыя грустныя, но и самыя значительныя и проникновенныя страницы моей жизни: быть свидтелемъ крушенiя великаго дла, которое строилось на крови и костяхъ тхъ скромныхъ героевъ, имена которыхъ уже стерты и временемъ и ныншнею горькою дйствительностью, чей подвигъ или забытъ, или поставленъ подъ вопросъ. . . . современныхъ изслдователей ЮжноРусской борьбы.
По привольной Кубани, по донскимъ степямъ, по долинамъ и отрогамъ Кавказа, по всему Югу, въ безвстныхъ могилахъ спите вы вчнымъ сномъ, страстотерпцыгерои. Смерть освободила васъ отъ тхъ страданiй, которыя переносимъ мы, вапш соратники, пощаженные ея рукою, но униженные, обезкровленные величайшими тягостями изгнанiя.
Къ вамъ, ушедшiе въ минуты жгучей тоски, въ мучительномъ сознанiи своего безсилiя, несется нашъ братскiй земной привтъ.
Да будутъ въ ореол вчной памяти и славы ваши имена!
До свтлой, радостной встрчи у престола Предвчнаго Судiи.
Послднiе дни пребыванiя въ Екатеринодар проходили въ обстановк спшныхъ сборовъ.
Тревожные часы переживали наши больные и раненые. Мн, по своей должности штабъофицера для порученiй при командующемъ войсками, приходилось объзжать госпиталя и временные лазареты и утшать раненыхъ увренiемъ, что никто изъ нихъ не будетъ оставленъ или брошенъ на произволъ судьбы, что вс будутъ вьiвезены и послдуютъ за армiею. И теперь тяжело вспомнить взгляды и полные тревоги вопросы, съ которыми обращались ко мн эти, прикованные къ больничнымъ койкамъ, люди.
Настойчивость и распорядительность Покровскаго сдлали то, что при всхъ неблагопрiятныхъ обстоятельствахъ, особенно малочисленности санитарнаго персонала, а также отсутствiя перевозочныхъ средствъ, никто изъ лазаретныхъ пацiентовъ не былъ оставленъ и вс они своевременно были отправлены за Кубань.
Въ 6 часовъ вечера 28 февраля, на сборный пунктъ, около дворца Войскового Атамана, стали собираться части отдльныхъ отрядовъ.
Подъ командою полковника СултанъКелечъГирея прибылъ черкесскiй конный полкъ; конныя сотни полковника Кузнецова, КубаноСофiевское военное училище, подъ начальствомъ полковника А. О. Щербовичъ-Вечоръ; части отрядовъ полковника Покровскаго, полковника Лисивицкаго, имени войскового старшины Галаева, конныя батареи есауловъ Крамарова и Корсуна, отдльные бойцы, присоединявшiеся къ своимъ частямъ.
За войеками выстраивались ихъ обозы. Къ сборному пункту тянулись экипажи и повозки частныхъ лицъ, пожелавшихъ раздлить судьбу армiи.
Екатериненская площадь передъ Атаманскимъ дворцомъ была погружена во тьму. Мрачно, тягостно было на сердцахъ покидавшихъ городъ его защитниковъ.
Издалека неслись глухiе ружейные, пулеметные выстрлы, - наши части, сдерживая насдавшаго противника, приближались къ городу, переходя, согласно полученнымъ заданiямъ, въ аррiергардъ армiй.
На крыльц своего дворца вмст съ командующимъ показался Войсковой Атаманъ. "По конямъ!"
Краткiя слова привтствiй, командъ, и войска стали вытягиваться по направленiю къ желзнодорожному мосту черезъ Кубань.
Прощай Екатеринодаръ! Прощайте близкiе, родные! . .
Что ждетъ васъ на завтра?
Что сулитъ намъ будущее?
VIII. 1-14 марта 1918 г. Аулы Тахтамукай, Шинджiй, Тлюстенъ-Хабль.
Бой подъ станицею Пензенскою.
Соединенiе съ армiею генерала Корнилова.
Раннее утро.
Я стою съ группою казаковъ на околиц черкесскаго аула Тахтамукай, у дороги, ведущей въ Екатеринодаръ.
Предо мною тянутся заливные луга низкаго берега рки. Вдали, изгибаясь, голубой лентой течетъ красавица Кубань, а тамъ - далеко за нею - на противоположномъ высокомъ берегу виднется въ туман покинутый городъ, съ колокольнями церквей, фабричными трубами, водоподъемными башнями...
Я всю ночь халъ въ голов колоны и теперь, занявъ удобное мсто, наблюдаю движенiе армiи по дорог, которая извивается у моихъ ногъ. Вся она покрыта людьми и хвостъ колоны теряется въ туманной дали.
Всего изъ Екатеринодара, въ ночь съ 28 февраля на 1 марта вышло около 6000 человекъ. Две трети изъ этого числа приходилось на долю бойцовъ, треть на раненыхъ и больныхъ, семьи военныхъ и частныхъ лицъ.
Интересное зрелище представляла эта людская масса. Какъ причудливо переплелись въ ней состоянiя людей, ихъ профессiи, ранги. Какъ странно было видеть недавнихъ горожанъ въ непривычной для нихъ обстановк военнопоходной жизни, со всеми ея превратностями и лишенiями.
Вотъ движется внушительнаго вида конная часть. Всадники - въ буркахъ и высокихъ бараньихъ папахахъ; это - отрядъ членовъ краевого правительства и рады. Впереди - предсдатель правительства Л. Л. Бычъ. Нын онъ въ роли начальника отряда.
Забыты (на долго-ли?) страстные дебаты и "парламентская" трибуна замнена конемъ и винтовкою въ рукахъ.
Вотъ неболыпая группа всадниковъ; впереди монументальная фигура предсдателя Государственной Думы М. В. Родзянко. Какъ много потерялъ онъ теперь въ своемъ "удльномъ" вс.
Дальше - картина Запорожья: отрядъ непокорныхъ большевикамъ казаковъ Пашковчанъ, лучшихъ сыновъ Кубани. Въ ихъ рядахъ и сдоусые "отцы Тарасы" и стройные юноши-сыны; у нихъ и полное братство между всми и суровые законы войны. Ведетъ ихъ одностаничникъ есаулъ Адамовъ. Мое вниманiе приковываетъ какъ будто знакомая фигура. Вглядываюсь: это - Николай Михайловичъ Рындинъ, редакторъ "Кубанскаго Края", лучшей нашей газеты. Онъ покинулъ свою семью, любимое дло, вооружился двустволкой (онъ никогда не держалъ ружья въ рукахъ) и пошелъ за армiею. Какъ много унесъ съ собою въ могилу этотъ даровитйшiй литераторъ, трагически погибшiй во время расцвта нашего Южно-Русскаго дла. Сколько художеетвенныхъ образовъ, величайшихъ моментовъ духа запечатллъ онъ въ евоихъ скитанiяхъ за отрядами.
Всюду мелькаютъ знакомыя лица. Пристально всматриваюсь въ нмецкаго типа просторный "фургонъ" съ четверкою добрыхъ коней. Оказывается, что вся семья горнаго днженера В. И. Винда размстилась въ экипаж, которымъ правитъ глава семьи... Они увидли меня, улыбаютея, машутъ платками; словно собрались не въ походъ, а на загородный пикникъ. Тянется такъ называемый "банковскiй" обозъ, въ немъ везутъ казну. Все ездовые, караульные - старые генералы и штабъ-офицеры. Начальникъ обоза - старйшiй кубанскiй казакъ генералъ лейтенантъ Владимiръ Александровичъ Карцевъ; вмст съ нимъ его братъ Петръ, такой же почтенный, какъ, и онъ. Братья очень дружны, всегда неразлучны и теперь вмст сидятъ на облучк своей двуколки, поддерживая другъ друга.
Несется пснь; то юнкера "тянутъ журавля": "...Блый крестикъ на груди, Самъ Покровскiй впереди..."
Проходятъ отряды. - Сначала "Покровцы", "Галаевцы", отрядъ полковника Улагая, затмъ отрядъ Лисивицкаго, дале отрядъ учащихся среднеучебныхъ заведенiй Екатеринодара, - среди нихъ попадаются дти, - во глав съ полковникомъ Куликомъ. Громыхаютъ батареи; на передкахъ и лафетахъ устроились семьи офицеровъ.
Проходятъ... Слышатся звуки зурны... Это черкесы; у всадниковъ на головныхъ уборахъ зеленыя повязки съ полумсяцемъ. Впереди на своемъ великолпномъ "Компас" - Султанъ Гирей, рядомъ съ нимъ - мулла.
Конные, пшiе...
Всюду мелькаютъ отличительныя блыя повязки добровольцевъ.
Тяжело смотрть на раненыхъ: везутъ ихъ на обывательскихъ подводахъ, на сн, по 4-6 человкъ на каждой. Они, претерiгввшiе, стойко переносятъ вс страданiя, такъ какъ понимаютъ, что они - не брошены, они - съ армiею.
Вс лучшiе, смлые и честные люди, которые были на Кубани, въ это памятное утро прошли передо мною.
Армiя безъ задержки направилась черезъ Тахтамукаевскiй аулъ въ аулъ Шенджiй, где былъ назначенъ сборный пунктъ всемъ частямъ. Въ Тахтамукае была только оставлена конная группа полковника Кузнецова и полубатарея есаула Корсуна, которымъ была дана задача, на случай наступленiя большевиковъ, прикрыть собою главныя силы, находившiяся въ Шенджiйскомъ ауле.