Как только решение императора стало известно, все министры, за исключением двух, послали коллективное "всеподданнейшее"письмо государю, умоляя его изменить свое решение, которое, писали они, "грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и династии Вашей тяжелыми последствиями".
Подобное письмо было явлением совершенно небывалым, Это был жест отчаяния. Тут перемешались различные мотивы, но главное - страх за будущее, страх, что отсутствие военной подготовки у государя плачевно отразится на работе Ставки, страх, что Ставка превратится в центр придворных интриг, страх, что дальнейшие неудачи на фронте окончательно подорвут авторитет монарха, страх, что государь не сможет совместить военное командование с управлением государством, опасение реакции в народе, где давно уже появилось суеверие, что царь незадачлив, что его преследуют несчастья: Ходынка, японская война, первая революция, неизлечимая болезнь единственного сына... Наконец, существовали опасения, что увольнение великого князя произведет крайне неблагоприятное впечатление на союзников, которые в него верили и не верили в твердость характера государя и боялись влияния его окружения.
Мало кому приходила тогда в голову такая возможная ситуация: отсутствие государя в столице толкнет его настойчивую, мистически настроенную супругу на еще более упорное вмешательство в дела государственного управления, она будет руководить мужем в выборе разных, случайных и часто недостойных людей для назначения их на высшие должности в империи. Эта непредвиденная возможность -при полном отсутствии какой-либо правительственной программы, способствовала быстрому падению царского престижа и приблизила конец монархии.
В то время как общественное мнение отнеслось резко отрицательно к перемене в Верховном командовании, армия в своей массе, судя по словам генерала Деникина, приняла его скорее философски.
"Этот значительный по существу акт, - писал Деникин, - не произвел в армии большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавали себе отчет в том, что личное участие государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос: кто будет начальником штаба?
Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство. Что касается солдатской массы, то она не вникала в технику управления, для нее царь и раньше был верховным вождем армии и ее несколько смущало одно лишь обстоятельство: издавна в народе укоренилось убеждение, что царь несчастлив...
Фактически в командование вооруженными силами России вступил генерал Михаил Васильевич Алексеев".
Как мы знаем, генерал Алексеев начал войну начальником штаба Юго-Западного фронта. Затем был Главнокомандующим Северо-Западным фронтом. Летом 1915 года на этот фронт пришелся главный удар германских войск. Трудную задачу отступления при отсутствии боевых припасов главнокомандующий провел с большим умением, заслужив общее уважение не только в военных, но и в думских кругах. В нем видели умного, опытного и образованного генерала. Кроме того, знали, что Алексеев - человек исключительно работоспособный, спокойный, независимый и упорный в достижении поставленных целей. Много лет спустя в одной из своих книг Черчилль приравнял генерала Алексеева по стратегическим дарованиям к маршалу Фошу и генералу Людендорфу.
Но как бы ни был одарен генерал Алексеев, вопрос успеха на фронте зависел в конечном счете от боеспособности армии. В войсках же к тому времени, то есть к осени 1915 года, огромный процент старого кадра офицеров и солдат был уничтожен в боях. За год войны русская армия превратилась в вооруженный народ, переодетый в серые военные шинели. Маячил призрак наступающей деморализации. Войска устали от отступления, росло возмущение недостатком боевых припасов. Только большой приток военного снабжения и победа над врагом могли бы вселить в эту массу серых шинелей подлинный воинский дух.
Но Железная дивизия сумела воинский дух сохранить. Несмотря на огромные потери офицеров и солдат, деникинская бригада (в апреле 1915 года переформированная в дивизию), приобрела большую известность. В тяжелый момент на фронте Железная дивизия всегда выручала. Заслужив почетное звание "пожарной команды"й армии, она все время перебрасывалась с одного участка на другой, туда, где трудно, где прорыв, где угроза окружения. Когда задание было выполнено, дивизию отзывали в резерв командующего армией, а через день или два снова бросали ее, как говорил генерал Деникин, "на чью-либо выручку в самое пекло боя".
Много сохранилось свидетельств этих эпизодов. Все они говорят о высоких боевых заслугах и чрезвычайной выносливости как начальника, так и его офицеров и солдат. Деникин с честью выполнял директивы штаба генерала Брусилова. Но какой ценой!
"Весна 1915 года останется у меня навсегда в памяти, - писал он, - великая трагедия русской армии - отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжелые переходы, бесконечная усталость - физическая и моральная, то робкие надежды, то беспросветная жуть.
Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-й стрелковой дивизии... одиннадцать дней страшного гула немецкой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали - нечем. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой - штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы... два полка почти уничтожены одним огнем... Когда после трехдневного молчания нашей единственной шестидюймовой батареи ей подвезли 50 снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам; и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением..."
Даже при отступлении и при отсутствии снарядов дивизия Деникина умудрялась наносить неприятелю весьма болезненные удары.
В середине сентября 1915 года, когда русская армия несла тяжелые потери убитыми и ранеными, на линии Луцк-Ровно противник превосходил своими силами русских почти в три раза. Вводя в бой все новые войска, неприятель старался охватить правый фланг 8-й армии. Чтобы облегчить положение соседнего с Железной дивизией корпуса, штаб Брусилова приказал генералу Деникину отвлечь на себя неприятельский огонь и в течение ночи вести стрельбу всеми батареями Железной дивизии. Деникин не одобрил это решение. С чувством досады на подобный расход снарядов он выполнил приказание, заранее зная, что оно обнаружит противнику расположение скрытых деникинских батарей. К положение могло стать трагичным. Спасая других, Деникин распоряжением начальства вызывал на себя всю силу удара. Ночью он пригласил командиров своих полков и, обрисовав обстановку, сказал: "Наше положение пиковое. Ничего нам не остается, как атаковать!" - и тут же приказал своей дивизии с рассветом атаковать город Луцк.
Атака была полной неожиданностью для неприятеля. Железная дивизия захватила в плен 158 офицеров и 9 773 солдат. По словам Деникина, это количество равнялось составу всей его дивизии.
"Деникин, - писал генерал Брусилов в своих воспоминаниях, - не отговариваясь никакими трудностями, бросился на Луцк одним махом, взял его, во время боя въехал сам на автомобиле в город и оттуда прислал мне телеграмму, что 4-я стрелковая дивизия взяла Луцк". За это лихое дело Деникин был произведен в генерал-лейтенанты.
Не менее героический эпизод имел место в середине октября того же года. Немецкие войска, пришедшие на помощь австрийцам, заняли древнее местечко Чарторыйск. Это угрожало 8-й армии быть отрезанной от остальных частей русского Юго-Западного фронта, и Брусилов возложил на Деникина задачу - выбить противника из Чарторыйска. 16 октября Железная дивизия развернулась против Чарторыйска и Новосёлок. В ту же ночь переправилась через реку Стырь и через три дня завершила прорыв неприятельского фронта: 18 километров в длину и 20 километров в глубину. Приходилось драться фронтом на три, а иногда и на все четыре стороны. С. Л. Марков, впоследствии герой белой армии, командовал тогда одним из полков Железной дивизии, и полк его в этой операции оказался на самом пике сражения. "Очень оригинальное положение, - доносил он по телефону генералу Деникину, - веду бой на все четыре стороны. Так трудно, что даже весело!"