Гена представил себе Михалну на двадцать лет моложе и улыбнулся.

- Так таки и вся? - Ну, постройнее, конечно. Коса - до пояса. Давай познакомлю. Истомилась она в деревне жить. Хочет в город. А ты, я погляжу, городской человек. Тебе как раз такая и нужна, чтобы все хозяйство на себя принять и мужа от забот избавить. Вот, гляди. - Михална достала из сумки пакет с пирожками. - Ее работа. Попробуй. - Да я сыт, спасибо. - Спасибом сыт не будешь. Пробуй, говорю. - Ну, тогда давайте и нальем, что ли? - Наливай... Катюша! А ты почему не пьешь? - Она не хочет, Михална. Это у нас больной вопрос. Уже три часа обсуждаем.

- Это она у тебя не хочет. Катька! Не серди меня!

Михална сама взялась за бутылку и щедро плеснула в Катин стакан. Потом себе и Гене. Катя, заметно оттаявшая с появлением попутчицы, изобразила на лице страдание. Потом строго посмотрела на Гену и взяла стакан, как дохлую мышь - двумя пальцами.

- Вот вам пирожки. Еще теплые. Выбирайте. Есть с мясом, а есть с капустой. Все вкусные.

Михална взяла свой стакан и поглядела на него серьезно.

- И не пьет! - строго сказала она про дочь, после чего сама жахнула полстакана одним глотком. - Что же ты без тоста, мать? - спросил Гена. - Катя, скажите какой-нибудь тост. - Чтобы мы поскорее доехали, - сердито сказала Катя и птичьим глотком, по девичьи, отпила из своего стакана. - Торопишься? - спросила Михална. Сама она, по всему, никуда не торопилась. Ее телеса уже казались частью купе. - Тороплюсь, - сказала Катя. - Ох, молодежь! - крякнула Михална, - все торопитесь, а толку то? - В Москве все на бегу, - сказал Гена. - Вот, поэтому и жена тебе нужна спокойная. По городу набегаешься, потом домой придешь, а там - обед готов, вещи постираны. Опять же - порядок. - А у тебя фотографии нет, Михална? - Нинкиной, что ли? А как же! Везде с собой вожу. Вот, гляди!

Михална вытащила из себя ветхую паспортину и раскрыла ее. Неведомой Нинке на фотографии было не больше семи лет. Она стояла за огромным букетом цветов и ничего, кроме октябрятского значка и торчащих косичек, не показывала. Косички были симпатичные.

- Молода она, для невесты-то, - сказал Гена, возвращая фотку. Катя перехватила ее по дороге и принялась рассматривать. - Это она в первом классе. Десять лет назад. Теперь-то, конечно, выросла. Самый сок. - А пирожки ничего, - сказал Гена. - Я подумаю, Михална. Вы ей скажите пока, чтобы подождала. - Я то скажу, только она долго ждать не будет. - Ну, значит, не судьба. - Да ты еще пирожок съешь. Погляди на себя - кожа да кости. - Спасибо, мать. Пирожки замечательные. - А как шьет! А вяжет! И по хозяйству... И, чтобы выпивать - ни, ни! Михална покосилась на бутылку. Гена понял ее правильно и налил еще по пятьдесят. - А сами то замужем? - спросил Гена. - Была. Помер. Такой же, как ты был - костлявый, и водку пил. А все равно... - Михална всхлипнула, - Нинку любил. - Извини, мать. - Да ладно тебе, извиняться-то. Давно дело было, уже отошло. - Так вы что же, так и живете с Ниной вдвоем? - Живем вдвоем. А так у меня, кроме нее, еще трое! - Ого, - уважительно отозвалась Катя. - А ты как думала? Вот говоришь "торопишься". А мы никуда не торопились. Поэтому и четверо детей. - А остальные - тоже дочери? - спросила Катя. - Нет, Нинка у меня одна, кровиночка. Остальные - мужики. - Это хорошо. - сказал Гена. - Меньше хлопот. - Это как сказать. Но - молодцы как один. Жалко только, что выросли и разлетелись кто куда. Один - на Дальнем Востоке служит на корабле. Второй тут, в Рязани... О! - Михална сунулась к окну, едва не задавив Катю. - Чего, - Гена посмотрел в окно. - Нет, показалось. Думала, мимо нашей деревни едем. А это - следующая. Заболталась я тут с вами, дом не показала. Его с поезда видно. - Жалко. Так что третий? - Третий у меня молодец. Женился, живет в Мичуринске. Вот, к нему и еду в гости. Зарабатывает хорошо. В коммерции. - Торгует, что ли? - Да нет. Охраняет. Он у меня с малолетства всякими самбами и боксами занимался, а по нынешнему времени это, вишь, профессией стало... Боюсь за него, конечно. Такие страсти про новых русских по телевизору показывают. - Ничего, Михална. Не так страшен черт, как его малюют. - Ну, он у меня умница. Глядишь, не обидят. Опять же - большим чемпиёном был...

* * * - Встали по парам, - гаркнул дядя Саша после разминки.

Мальчишки смешались в толпу, каждый искал партнера. Серега и Генка, которые пришли на тренировку впервые, оказались друг против друга. Серега был серьезен. Генка волновался и больше всего боялся выглядеть как ни будь не так. Потому что рядом, в стайке гимнасток, скакала Анюта. И ему казалось, что она все время поглядывает в его сторону.

- Друг друга не убивать, но и не жалеть, - сказал дядя Саша. - Не в бирюльки играем.

Он достал настоящий гонг, посмотрел на него с любовью и звонко грянул начало первого раунда. Пацаны вокруг Гены и Сереги пустились в пляс. Те, что постарше, начали обмениваться легкими ударами. Мелочь тут же устроила кучу малу на ковре, и дядя Саша накричал на них, чтобы не устраивали бардак. А Генка смотрел на Серегу и никак не мог привыкнуть к мысли, что должен бить по другу кулаками, да еще и сильно. Его рукам было жарко в огромных, не по размеру, перчатках.

А Серега стоял спокойно и ждал от Генки первого выпада. Потом, не дождавшись, размахнулся и врезал Генке по носу. Тот опешил. Удар получился не сильным, но точным. В носу как будто открыли бутылку шампанского, и что-то по-капустному хрустнуло. Горький соленый привкус во рту перебил запах пота.

Генка, обалдев, отпрыгнул. А Серега, приняв что-то наподобие стойки, пошел на него. В его глазах появилось то же выражение, с каким Волчий Коготь когда-то направлял на Одинокого Ворона свой боевой лук. Генке стало не по себе. Он никак не мог заставить себя разозлиться, а от боли в носу хотелось плакать. Он прикрыл лицо обеими руками, и тут же получил чувствительный тычок по ребрам. Серега продолжал наступать. Он бил удар за ударом, не заботясь о том, чтобы прикрыться самому. И смотрел при этом Генке в глаза.

Наконец, Гена попытался ответить. Но его кулак прилетел в пустоту: Серега отпрыгнул назад. Он ударил еще раз и тоже неточно. Все происходящее казалось ему какой-то дурацкой игрой в драку, и эта игра ему ни капельки не нравилась. Романтики в ней не было ничуть, а было много вонючего пота и ощущение конского волоса, который колол ладонь сквозь перчатку. Гена подумал, что дяде Саше пора бы снова ударить в свой гонг.