Остановка. Ребята поют и машут платками.

Звенит смех, волшебный смех, который излечивает вернее самых дорогих лекарств и воспитывает лучше самого умного педагога.

- Сдавайте почтовые открытки и деньги! Первый по списку Гуркевич. Сколько у тебя открыток?

Гуркевич отдает на хранение десять грошей и четыре открытки. На этих открытках он будет раз в неделю писать родителям, что он здоров и хорошо проводит время.

У братьев Круков вместе двадцать грошей. Каждый получил на дорогу по четыре гроша от родителей и по шесть от дедушки.

- Скажите, пожалуйста, господин воспитатель, ведь, правда, картошка растет в земле?

- Конечно. А что?

- Да вот он показал мне в окно какие-то листья и говорит, что это картошка. А ведь картошка растет в земле - значит, ее не видно.

- Скоро сами увидите, как растет картошка, - теперь некогда. Фридман, сколько у тебя открыток?

- Только две. Папа с мамой сказали, что довольно и двух. А денег совсем нет.

Фридман солгал: он утаил монетку в четыре гроша, которую ему дал на прощание старший брат.

Отец Фридмана много путешествовал: был в Париже, в Лондоне, даже собирался в Америку. Но нигде он не нашел счастья и снова вернулся на родину, где много-много булок должен испечь для других, чтобы заработать на буханку хлеба для своих ребят.

И трудно сказать, в каком из больших городов маленький сын пекаря научился не доверять людям и никому не отдавать на хранение медных монеток в четыре гроша. Только несколько дней спустя он принес воспитателю свое скромное достояние, а потом время от времени спрашивал: "Ведь мои четыре гроша у вас, правда?"

- Далеко еще? - спрашивают дети. Они торопятся в лес, на реку, в поле - ведь те, кто побывал уже в колонии в прошлом году, рассказывают чудеса.

Говорят, в колонии есть большая веранда; что бы это такое могло быть - веранда? На всех, на сто пятьдесят ребят, там только четыре комнаты, - какие же это должны быть громадные залы!

Мы проезжаем по мосту. Этот мост совсем не похож на тот, что соединяет Прагу с Варшавой(1). Этот мост красивее, гораздо красивее. ------(1) Прага - предместье Варшавы, расположенное на правом берегу Вислы. ------

- Ребята, выходим! Мешок, шапку никто не забыл?

- Никто! - отвечают ребята хором.

На вокзале нас уже ждут двенадцать телег, устланных соломой и сеном.

- Осторожнее на телегах, смотрите, чтобы у кого-нибудь нога в колесо не попала!

- Я послежу, господин воспитатель.

- Ладно. Поехали!

Солнышко весело встречает бледных ребятишек. Спасибо тебе, доброе солнышко, и зеленый лес, и веселая лужайка! Спасибо вам, крестьянские дети, за то, что выбегаете из своих хат и приветствуете улыбкой наши устланные сеном телеги!

- Далеко еще, господин воспитатель?

- Ой, вон наш лес чернеется. Уже и поляну видно!

А вот и мельница, и дома, и, наконец, колония!..

- Ура! Да здравствует колония Михалувка!

Значит, вот она какая, веранда?

Ребята выпивают по кружке молока и - за работу.

Моются с дороги, одевают белые колонистские костюмы. Больше всего их смешат забавные полотняные шапки, похожие на поварские колпаки. Теперь все выглядят одинаково. Малыши гордятся своими штанами с помочами.

- Господин воспитатель, а когда нам дадут носовые платки?

- Платки - завтра, а теперь сложите свою одежду в мешки, мешки за спину - и марш на склад! Раз, два, левой! Там спрячут ваши мешки на четыре недели.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Левек Рехтлебен тоскует. - Левек Рехтлебен плачет

Все так странно и ново, все так не похоже ни на Гусью, ни на Крахмальную, ни на Драконову улицу...

Одноэтажный дом в лесу, ни двора, ни сточной канавы. Какие-то странные деревья с колючками. Кровати стоят не у стены, а рядами, не в маленькой комнатушке, а в большом зале, вроде того, где свадьбы играют. На обед дали какой-то зеленый суп, а потом молоко. Полотняные шапки и штаны с помочами. Вечером моют ноги в длинном железном корыте. В постели надо спать одному, подушка набита соломой. И окна открыты, - ведь вор может забраться! А мама с папой далеко.

И Левек Рехтлебен в первый же вечер расплакался.

Правда, плакал он недолго, потому что как не уснуть после дня, полного таких необыкновенных событий!

Но и на другой день, когда после завтрака осталось немного свободного времени, Левек снова стал плакать.

Домой!

Почему Левек хочет домой? Может быть, Левек голоден?

- Нет, не голоден.

Может быть, ему холодно?

- Нет, не холодно.

Может быть, боится один спать?

- Нет.

Может быть, дома у него больше игрушек?

- Нет, дома совсем нет игрушек.

Левек знает, что тут хорошо, ему об этом и двоюродный брат и мальчишки со двора говорили, но дома - мама.

Ну ладно: Левек поедет домой, только завтра, потому что сегодня суббота, а в субботу уезжать нельзя. Но и в воскресенье Левек не смог уехать: брички не было. Но завтра, завтра-то он уж наверняка уедет.

В понедельник Левек не плачет, но все еще хочет домой.

- Ладно, поедешь после обеда, только, если ты вернешься домой, мама будет огорчена.

- Почему мама будет огорчена?

- Потому что она должна будет оплатить дорогу.

А отец как раз сейчас не работает, - мастер уехал, - мама больна, потому что родилась маленькая сестричка, и доктор дорого стоил.

Левек тяжело вздохнул и согласился играть в домино.

А вечером он снова принимается потихоньку плакать, но вдруг вспоминает, что на вокзале на нем была новая шапка, которую отец взял с собой домой. Отец, наверное, потерял новую шапку, а шапка стоила полтинник. И Левек диктует письмо к отцу: домой ему не хочется, он не плачет и по дому не скучает, потому что ему хочется быть здоровым и чтобы у папы не было неприятностей. А что с шапкой?

Отец написал в ответ, что шапка цела и что он принесет ее на вокзал.

Левек много раз брал у воспитателя письмо отца и снова отдавал его на хранение, он совсем перестал собираться домой, и колония ему нравилась все больше и больше.

Но один раз у Левека случилось горе: он потерял носовой платок. И как не потерять, когда карманы у него всегда набиты камнями и шишками! Платок скоро нашелся.

А в другой раз Левек ходил весь день как в воду опущенный, но уже по своей вине: вечером в спальне он свистел и щелкал пальцами. Когда на другой день за завтраком спросили, кто вчера свистел в спальне, Левек сразу сам признался.

- И щелкал пальцами, - добавил он и показал, как щелкал.

Левек загорел, прибавил в весе целых три фунта, и когда уезжал домой, то пообещал, что на будущий год снова приедет и тогда уж ни разу не заплачет...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Крепость. - Яичница. - Грозя. - Пожарная команда

Где сто пятьдесят мальчишек, там война. Где война, там должна быть крепость.

От прежней крепости за лесом почти ничего не осталось, потому что она была низкая и маленькая. Теперь будут заново построены четыре боковых форта, высокий вал для госпиталя, площадка для военнопленных и окопы. А два главных вала, которые защищают вход в крепость, должны быть не меньше четырех локтей в вышину.

У нас двенадцать лопат. Землекопы сбрасывают куртки, засучивают рукава и принимаются за работу. Каждые десять минут рабочие сменяются.

Силачу Корцажу и старшему Пресману поручен первый форт; Херцман с Фриденсоном и Плоцкий с Капланом, в две лопаты, трудятся над вторым; Грозовский, Маргулес, Рашер и Шидловский насыпают крепостной вал.

Ребята поменьше и послабее строят боковые форты. Безногий Вайнраух на костылях несет вахту в левой части крепости, следит, чтобы Беда не подрался с товарищами, - всякое бывает за работой.

Повозки нам сделал Юзеф: распилил на куски доски, просверлил дырки и продел в них веревки; неказисты повозки, зато прочные. А экономка, добрая госпожа Папеш, дала несколько старых ведер под песок.

Все шишки - боеприпасы - пока идут в общую яму, после их поделят поровну между воюющими сторонами.