Поездки по Японии

За шесть лет моего первого длительного пребывания в Японии мне удалось побывать на всех четырех ее крупных островах и в большинстве префектур страны. Каждая из таких поездок позволяла глубже, чем в дни работы в Токио, вторгаться в гущу японского общества, наблюдать жизнь и быт японцев не с фасада, а изнутри - из провинциальной глубинки, сохранявшей в те годы немало элементов довоенного жизненного уклада. Кое-какие из тех путевых впечатлений в дальнейшем были опубликованы мной в газете, но редакцию интересовали более политические комментарии и репортажи с места событий, а также интервью с государственными и общественными деятелями, чем путевые очерки. Тем не менее я старался не упускать удобных случаев для поездок по японской периферии. Неоднократно в те дальние путешествия я отправлялся не в одиночку, а в компании моего давнего приятеля - собственного корреспондента "Известий" Дмитрия Петрова. С ним нас сближала взаимная заинтересованность, возникшая на почве нашей одинаковой по содержанию журналистской работы. Сближали нас и особенности нашего пребывания в Японии: ведь в отличие от работников посольства, торгпредства и даже тассовских журналистов мы жили и работали на отшибе, без начальства, которое находилось за пять тысяч километров, в Москве, и обладали практически неограниченной свободой в распоряжении своим временем. И более того, мы оказались в те годы едва ли ни единственными советскими людьми, которые могли по собственному усмотрению без согласования с начальством выезжать на несколько дней, а то и на целую неделю в различные, даже самые отдаленные районы Японии, не будучи связанными никакими ограничениями и с японской стороны. К тому же, как люди творческого труда мы не без некоторой ревности следили за тем, кто из нас и что пишет, как это у каждого из нас получается и какой отклик наши публикации находят в Москве и Японии. Хотя еще со времени совместной учебы в аспирантуре и одновременной защиты нами диссертаций мы научились подавлять в себе дух соперничества и сохранять уважительное и дружественное отношение друг к другу, несмотря на то, что в силу стечения обстоятельств мы зачастую оказывались конкурентами. Ведь для редакций "Правды" и "Известий" всегда было желательно, чтобы именно их собственные корреспонденты за рубежом превосходили других советских журналистов и в быстроте реакции на те или иные события, и в яркости подачи материала, и в политической четкости своих комментариев. Тем не менее в наших отношениях с Димой (по фамилии и по полному имени мы друг друга не называли), несмотря на их внутреннюю противоречивость, неизменно преобладал дух дружбы, взаимного уважения и взаимной помощи в решении ряда тогдашних служебных и бытовых вопросов.

Конечно, Дмитрий Петров был уже тогда личностью незаурядной, обладающей такими чертами характера, которые не всегда и не у всех вызывали к нему теплые чувства. Объяснялось это тем, что в отличие от других он всегда четко ставил перед собой те или иные служебные, творческие и бытовые задачи, более настойчиво и целеустремленно добивался их достижения, не всегда учитывая при этом интересы и настроения третьих лиц. Но уважение и желание общаться с ним вызывали такие его достоинства как активный интерес к окружающей жизни, успехи в науке и журналистике, проницательный аналитический ум, тонкое чувство юмора, практическая сметка в житейских делах и, наконец, его жизнелюбие, позволявшее друзьям отзываться о нем как о Марксе: ничто человеческое ему не было чуждо.

Для совместных поездок по Японии, как у меня, так и у Петрова, были одинаковые причины. Во-первых, нам, двум советским журналистам, было менее хлопотно договариваться о встречах с главами местных администраций и всеми друзьями нашей страны, проживающими в других городах: затраты времени на организацию таких поездок делились как бы на двоих. Во-вторых, сокращались значительно и расходы на проезд на такси, на номера в гостиницах: один номер с двумя кроватями обходился дешевле, чем два одинаковых номера и т.д. В-третьих, при общении с японцами, сопровождавшими нас, умственные нагрузки, связанные с ведением вежливых бесед с неинтересными собеседниками (а такие беседы приходилось вести при поездках в провинциальные глубинки постоянно). В-четвертых, когда с нами никого из японцев не было, то в ресторанах и поездах вдвоем нам было веселее поболтать о том о сем, чем молча сидеть одному среди чужаков-иностранцев, неспособных понять ни запросы, ни помыслы, ни тревоги, ни юмор нашего российского человека.

Поводом для выездов в какие-либо районы Японии чаще всего нам служили экстраординарные события, происшедшие там и вызывавшие широкий резонанс в японских средствах массовой информации. Мы ездили, например, на остров Сикоку в город Коти, когда там уголовники, связанные с местными консервативными боссами, учинили хулиганские нападения на учителей-коммунистов, ведших активную борьбу во Всеяпонском профсоюзе учителей, находившемся под влиянием марксистской идеологии. Ездили мы на остров Хоккайдо в города Томакомай, Кусиро и другие, где шахтерские профсоюзы вели ожесточенные забастовочные бои с предпринимателями против "рационализации" производства, сопровождавшейся массовыми увольнениями. А на острове Кюсю мы побывали на шахтах Миикэ в тот момент, когда там развертывались рукопашные схватки между горняками-забастовщиками с одной стороны и полицией и штрейкбрехерами - с другой.

Но ряд наших совместных поездок преследовал чисто познавательные, туристские цели. Такие поездки давали нам общее представление о жизни и нравах провинциальной Японии. Чаще всего в таких случаях мой секретарь Хомма-сан узнавал через "Общество СССР - Япония" (Ниссо Кёкай) адреса и телефоны местных отделений этого общества или людей, настроенных в пользу добрососедских связей с Советским Союзом, затем созванивался с ними; а мы по прибытии на место навещали их, а бывало, что они сами приходили встречать нас к поезду. Параллельно созванивались мы и с мэрами городов и губернаторами префектур и, как правило, получали согласие на встречи с ними. В итоге таких визитов вежливости к главам местной администрации последние содействовали нам в посещении наиболее интересных для нас культурных учреждений и промышленных предприятий.

Кстати сказать, и в моих индивидуальных поездках по Японии, и в наших поездках с Петровым всегда чувствовалось недремлющее око японской полиции. Любой мой выезд за пределы Токио, как, наверное, и любой такой же выезд Петрова, всегда засекался японской полицией, видимо, прослушивавшей наши телефоны. Скрытая слежка начиналась обычно, как только кто-нибудь из нас или мы оба сходили с поезда в том или ином пункте страны. В сравнительно отдаленных районах эта слежка велась зачастую очень неуклюже: вели ее обычно двое-трое людей в штатском, двигавшихся за нами на расстоянии нескольких метров по различным сторонам улицы. Иногда при наших неожиданных поворотах и движении в обратном направлении они пытались прятаться, что не всегда удавалось, и бывали случаи, когда мы сталкивались с ними нос к носу. Не отказывали мы себе в таких случаях в удовольствии обратиться к ним с каким-либо вопросом: "А где здесь камера хранения?" или "А как дойти до префектурного управления?" Или еще что-нибудь в таком роде. В этих случаях, будучи, как и все японцы, людьми воспитанными и вежливыми, наши шпики, слегка смутившись, начинали показывать нам дорогу, а затем, когда убеждались, что мы стали на правильный путь, отставали от нас, но снова тайком продолжали следить за нами. Бывало, что я задавал им вопрос: "А зачем вы ходите за нами по пятам?" Ответ следовал обычно такой: "Мы вас охраняем".

Но дело было, разумеется, не в охране. Главная цель слежки за мной, да и за Петровым, как и за другими советскими журналистами, состояла в том, чтобы брать на заметку всех тех японских граждан, которые встречались с нами. Видимо, в дальнейшем эти японцы попадали в полицейские картотеки как ненадежные лица, если, конечно, те, с кем мы встречались, не были сами связаны с полицией...