Поэтому, честно говоря, я был удивлен, когда спустя полтора года во время августовских событий в Форосе и в Москве я узнал из сообщений прессы о том, что именно Болдин был тем человеком, который, переметнувшись на сторону ГКЧП, пытался безуспешно склонить Горбачева к уходу в отставку. Странно, что такие осторожные, молчаливые, безликие люди могли браться за столь ответственные политические дела.
Кстати сказать, осенью 1990 года я встретился в Токио и еще с одним будущим лидером ГКЧП - Геннадием Ивановичем Янаевым, с которым я был знаком ранее по совместным делам в ССОДе (Янаев был там заместителем председателя ССОДа, а я был вице-президентом общества "СССР - Япония"). Тогда Янаев, будучи уже членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС, прибыл в Токио в связи с подготовкой к предстоявшему визиту в Японию М. С. Горбачева. Поводом для встречи с ним стало его интервью для "Правды". Собственно интервью как такового не было - он дал мне текст одного из своих выступлений, заготовленных для него, по-видимому, его референтами, и попросил меня "по-дружески" сделать из этого выступления "интервью". Перед его отъездом я приехал к нему в гостиницу, чтобы дать ему на просмотр подготовленный мною текст. Встретились мы с ним в его номере. По старой привычке разговор у нас с ним шел на "ты". Я спросил его, что он, Гена, думает по поводу развития политической ситуации в Советском Союзе, которая казалась мне крайне нестабильной и чреватой крутыми переменами. Гена подтвердил мои опасения. "Будет еще хуже",- сказал он тогда многозначительно. Но расшифровывать эту мысль не стал.
Больше с тех пор мне не доводилось с Янаевым встречаться. Доброжелательного отношения к нему после ГКЧП я не изменил. Янаев остается в моей памяти как общительный, простоватый партработник-профессионал, беда которого состояла лишь в том, что по прихоти Горбачева он оказался на слишком высоком государственном посту в слишком сложный момент, требовавший от тех, кто занимал такой пост, большей решительности, большего властолюбия, большей дальновидности и большей готовности рисковать жизнью во имя поставленных целей. Такими качествами обыкновенный аппаратный функционер Геннадий Янаев - увы! - не обладал.
Зато решительностью, амбициозностью и властолюбием прямо-таки разило от другого советского гостя, прибывшего в Японию по приглашению японской стороны еще в самом начале 1990 года. Я имею в виду тогдашнего кандидата в президенты России Бориса Николаевича Ельцина, ставшего в то время в нашей стране признанным лидером всех тех, кто именовал себя "демократами". Его приглашение в Японию было, разумеется, не только проявлением любопытства к новому политическому лидеру Советского Союза, сумевшему на волне горбачевской "перестройки" обеспечить себе поддержку широких кругов общественности и открыто вступить в борьбу за власть. Главная цель японцев состояла в том, чтобы выявить отношение Ельцина к территориальному спору Советского Союза с Японией. В выступлениях Ельцина они надеялись получить подтверждение тем предположениям, которые возникли и укрепились у них в связи с выступлениями Афанасьева и Сахарова, а именно - предположениям о готовности оппозиционных Горбачеву кругов пойти навстречу японским территориальным требованиям и безотлагательно начать обсуждение условий передачи Японии южных Курильских островов. Этим объяснялся тот большой интерес, который проявили японские средства массовой информации к выступлению Ельцина в Токийском пресс-клубе, состоявшемуся 16 января 1990 года.
Я присутствовал на этой пресс-конференции и записал на магнитофон все выступление Ельцина, значительную часть которого заняла резкая критика политики Горбачева и его непоследовательности в проведении "перестройки". Писать об этой критике здесь нет необходимости. В то же время считаю необходимым дословно воспроизвести ту часть выступления, в которой будущий президент России изложил свою программу "пятиэтапного решения территориального спора с Японией". Вот что сказал тогда Б. Ельцин по поводу так называемого "территориального вопроса" в советско-японских отношениях:
"Конечно, перед тем как ехать сюда, наша делегация и я лично изучили всю историю этого вопроса, начиная с прошлого века - с 1854 года. Надо сразу себе уяснить, что лобовое решение этого вопроса невозможно. Есть общественное мнение в Японии, есть сейчас уже общественное мнение и в СССР. Начиная с 1945 года все эти годы говорилось, что этой проблемы не существует. Общественное мнение нашей страны сформировалось и исходит из того, что проблемы этой нет. И если бы руководство приняло лобовое решение (давайте отдадим четыре острова Японии), то такое руководство перестало бы существовать. Народ нашей страны убрал бы его. И хотелось бы, чтобы японцы это понимали.
Но проведение твердолобой политики в данном вопросе тоже не годится. Ведь мы представляем собой две из нескольких крупнейших держав мира. Ведь за нами колоссальный интеллектуальный и технический потенциал Японии и практически неограниченный рынок Российской Федерации. Поэтому - здесь я высказывают свое личное мнение, это не мнение официального руководства или части его - мне вырисовывается вот такая поэтапность решения этой проблемы.
Прежде всего необходимо признать, что территориальная проблема существует. В этом направлении и надо формировать общественное мнение. Объявить же об этом можно уже в этом году, если ситуация будет нормальная. Или же это сделает Горбачев в 1991 году.
Второй этап - через 3-5 лет следует объявить острова территориями свободного для Японии предпринимательства или, если пользоваться американской терминологией, "зоной наибольшего благоприятствования японской экономике".
Третий этап - демилитаризация островов. Это надо сделать потому, что сегодня острова эти принадлежат скорее не государству, а военным. На это потребуется 5-7 лет, ибо это не простой вопрос.
И вот далее, на четвертом этапе, японской стороне тоже следовало бы сделать полшага навстречу. Вы говорите, что мирный договор можно подписать только при условии передачи всех четырех островов Японии. В моем же варианте мирный договор подписывается как бы на середине пути - на четвертом этапе: тогда он тоже способствовал бы дальнейшему улучшению взаимоотношений и пониманию конечной развязки этой проблемы.
В общей сложности четыре этапа займут 15-20 лет.
А вот что касается пятого этапа, то я предпочел бы точку над "i" не ставить. Потому что вместо всех нас и в Японии, и в нашей стране придет на этом этапе новое поколение. Изменится обстановке на островах, наладится взаимопонимание и в советско-японских отношениях. Придут люди незацикленные, и они найдут какое-то нестандартное окончательное решение. Чтобы не ставить в жесткие рамки это будущее поколение руководителей, можно было бы сегодня спрогнозировать несколько вариантов этого решения. Первый вариант: острова будут находиться под общим протекторатом нашей страны и Японии. Второй вариант: им дается статус свободных островов. Не исключаю и третий вариант, а именно передачу островов Японии в зависимости от того, как затем сложится обстановка на островах и в наших отношениях.
Принятие такого плана развязало бы сейчас нам руки, для того чтобы уже сегодня началось бурное развитие наших отношений, что привело бы к улучшению доверия друг к другу.
Кстати сказать, в рамках третьего этапа я считал бы возможным подписание мирного договора Японии с Российской Федерацией. Такова моя позиция. И ее я буду излагать и в нашей стране точно так же, как излагаю ее здесь"115.
Программа Ельцина получила в те дни подробное освещение в японской печати, чего нельзя сказать о нашей прессе, игнорировавшей как поездку лидера оппозиции в Японию, так и его "пятиэтапный план решения территориального вопроса". Однако реакция на нее японского политического мира оказалась весьма и весьма сдержанной. В откликах на эту программу преобладали не столько приветственные, сколько критические оценки. Объяснялось это рядом обстоятельств. Во-первых, в момент публикации программы стратегические планы японских политиков, касавшиеся территориального спора с СССР, были ориентированы на предстоявший визит в Японию Горбачева, от которого ожидались не какие-то отдаленные по времени, а безотлагательные уступки японским требованиям. Иллюзии эти подогревались в тот момент и различными домыслами японских политических комментаторов, предрекавших близкий отказ Советского Союза от прежней неуступчивой позиции в связи с его заинтересованностью в японской экономической помощи.