Объясняя свой энтузиазм в ознакомлении советской общественности с японской национальной культурой, он говорил:

- Я не уверен, что японцы понимают по-настоящему культуру Запада, а западное общество - культуру Японии... Думаю, что из зарубежных стран все-таки правильнее всех понимают Японию Советский Союз и страны Восточной Европы. Они в этом отношении стоят в мире впереди других.

Немало сделал Мацумаэ и для улучшения японо-советских отношений по государственной линии. Не раз по просьбе руководителей японского правительства, включая и некоторых премьер-министров, он в качестве частного лица ездил в Москву для неофициальных встреч с представителями советского руководства. Ведущую роль сыграл он и в организации шести японо-советских конференций "круглого стола", ставших в последнее десятилетие важным средством восстановления взаимопонимания народов двух стран и вывода двусторонних отношений из тупикового состояния. Заслуги Мацумаэ в деле упрочения советско-японского добрососедства высоко оценены у нас в стране: он награжден советским орденом Дружбы народов. Эту награду Мацумаэ Сигэёси хранит на видном месте в том же рабочем кабинете.

- А как вы относитесь к новому мышлению и проводимому Советским Союзом курсу на последовательную реализацию идеи разоружения и ликвидации ядерного оружия? - поинтересовался я.

- Полностью одобряю такой курс,- сказал мой собеседник.- Считаю, что это самый надежный из всех планов упрочения международного мира, предлагаемых в наши дни политическими деятелями различных стран. С программой разоружения, выдвинутой в выступлениях главы Советского Союза М. С. Горбачева, я связываю светлые надежды".

Моя встреча с профессором Мацумаэ была одной из его последних встреч с советскими людьми. Вскоре я узнал, что его здоровье резко ухудшилось, а затем его не стало. Но уважительное, доброжелательное отношение к нашей стране, по крайней мере некоторое время после его кончины, продолжало ощущаться в деятельности администрации университета Токай и Ассоциации культурных связей с зарубежными странами.

Среди собеседников-японцев, встречи с которыми оставили в моей памяти наиболее яркие и сильные впечатления, я не могу не упомянуть великого японского зодчего Тангэ Кэндзо. Вот что написал я о нем в "Правде" под свежим впечатлением от беседы с ним, состоявшейся в феврале 1989 года.

"Когда говорят о достижениях различных стран в современном градостроительстве, часто упоминают Японию. А когда речь заходит о японских архитекторах, то первым из первых обычно называют Тангэ Кэндзо. С его именем связаны такие известные каждому японцу архитектурные памятники как Атомный музей и мемориальные сооружения в хиросимском Парке мира, олимпийские спортивные дворцы в токийском районе Ёёги, сорокаэтажное здание столичной гостиницы "Акасака принц" и многое другое. В наши дни авторитет и слава Тангэ вышли далеко за пределы Японских островов. По его проектам построен и строится ряд крупнейших архитектурных комплексов в Италии, Франции, странах Ближнего Востока и других районах мира. В то же время Тангэ известен как автор ряда трудов по теории современной архитектуры. Его книги переведены на многие языки, в том числе на русский.

Мастерская знаменитого зодчего находится в центре Токио, в десятиэтажном здании на проспекте Аояма. Фасад здания облицован зеркальными панелями, в которых отражаются небо, облака и соседние дома. В мастерской, занимающей два верхних этажа, все выдержано в ослепительно белых, серебристых тонах. Белые ковры и стены, стеллажи и мебель, включая мраморный письменный стол, создают у посетителя впечатление, будто он попал в кучевые облака. Впечатление усиливается и тем, что отсюда, с десятого этажа, сквозь сплошную стеклянную стену открывается панорама японской столицы.

Ожидая появления прославленного архитектора, я мысленно приготовился к тому, что и внешность его будет столь же необыкновенной, эффектной и впечатляющей, как и все вокруг.

Но внешность Тангэ оказалась явно не соответствующей этому причудливому великолепию интерьера. Пожилой человек маленького роста с узким и очень косым разрезом глаз вошел в свой кабинет неуверенно, словно не он, а я был его хозяином. Явно не сочетались с блеском белого мрамора и старомодный серый костюм вошедшего, и простоватый синий галстук, и малозаметные очки в тонкой оправе, а самое главное - сама манера его поведения. Ни в жестах, ни в словах, ни в выражении лица не было ничего присущего преуспевающей знаменитости. Во всем сквозили простота и скромность.

- Теория и философия архитектуры, как и ее технологическая база,начал разговор Тангэ,- постоянно меняются под влиянием изменений, происходящих в обществе. Так, в первые послевоенные десятилетия, когда Япония стремилась стать высокоразвитой индустриальной страной и форсировала развитие производства материальных благ, главный упор в архитектуре делался на увеличение масштабов и объема строительства, а также на прочность сооружений. Позднее, когда приоритет был отдан развитию наукоемких отраслей и, в частности, электроники и связанных с ней средств информации, в архитектуре возобладало стремление к воплощению в градостроительных проектах неких духовных и эстетических начал. Гораздо больше внимания стало уделяться комфорту и красоте.

Что касается моих проектов, то на них тоже сказывалось влияние времени. К тем первым, которые были сделаны сорок лет назад и в 50-е годы, нельзя, естественно, подходить с мерками сегодняшнего дня. Но есть среди них такие, которые дороги мне и по сей день. К ним отнес бы я прежде всего проект Атомного музея и всего мемориального комплекса в Парке мира в Хиросиме. К этому городу я всегда питал особую привязанность - ведь в довоенные годы я учился в одной из хиросимских школ. После войны разработки генерального плана восстановления города захватили меня. Велись, правда, тогда разговоры об опасности остаточных явлений радиоактивности, но это меня не остановило. В итоге конкурса на лучший проект хиросимского мемориального комплекса, в котором участвовали более 200 специалистов, мне посчастливилось удостоиться первой премии. Но даже тогда я еще не надеялся, что проект будет реализован. Уж слишком трудное было время. Но в 1949-1955 годах моя мечта сбылась.

- Скажите, Тангэ-сан,- задал я вопрос,- а что чувствуете вы как зодчий, глядя на здания, построенные по вашим проектам? Радуют ли они ваш глаз, вызывают ли авторскую гордость?

Взглянув на меня краешком глаза, Тангэ с некоторой неуверенностью ответил:

- Трудно сказать. Конечно, мне доставляет удовольствие следить за тем, как здание постепенно растет и обретает формы. Но при этом всегда гложут душу и опасения: а будет ли оно выглядеть так, как я представлял себе его в воображении? Сегодня, пожалуй, среди зданий, построенных с моим участием, нет таких, которые вызывали бы у меня стопроцентное удовлетворение. Когда идет разработка проекта, хочется, естественно, все довести до максимально высокого уровня. Но этого почему-то никогда не удается достичь. Обычно, как только строительство подходит к концу, я начинаю остро ощущать недостатки проекта. И эти недостатки и упущения обнаруживаются всякий раз, как бы я ни старался их избежать. Да и у тех, кто судит о моих проектах со стороны, отношение к ним наверняка меняется по истечении времени: то, что удовлетворяло людей вчера, сегодня вызывает критические отзывы, ибо в наши дни требуются уже иные, более совершенные решения.

- Ну а дом, в котором вы сами живете, построен целиком с учетом ваших запросов?

- Прежде я жил в собственном доме, построенном по моему проекту. Но он находился далеко от мастерской, и ежедневные поездки туда и обратно стали занимать слишком много времени. Пришлось от этого дома отказаться, и его снесли. А теперь я живу в большом многоквартирном доме, построенном по проекту другого архитектора. Зато находится моя квартира близко от мастерской.

- Извините, а в каком стиле оборудована ваша квартира: в японском или европейском?