Он, стоя в московской квартире, явственно ощутил себя в Ленинграде пятидесятых, в самом центре города, возле Исаакиевского собора. Он был с женой. Они шли, восторгаясь тому, чему восторгаться никогда не предполагали.

Их окружало удивительное время.

Сильвано Черви принужден был вспоминать то, что он к стыду своему стал забывать. Он почувствовал, что тот молодой Сильвано, гуляющий по чужому для него городу с женщиной, для которой этот мир был родным, вспомнил далекий сорок четвертый, несостоявшийся расстрел на площади после бомбежки и того самого русского, который подбодрил его и сказал, что на американцев надеяться глупо, когда на свете есть братья-славяне. Почему-то он тогда сказал, что славяне ему братья, Сильвано не знал. Ему страшно захотелось увидеть этого русского в тот же час.

Он прекрасно помнил его имя, знал, что тот спасся, что он ленинградец, но в ближайшем адресном столе, куда они поспешили, ничем им помочь не смогли.

Его жена объяснила, что значит такой категорический отказ. Повидимому, освобожденный из плена красноармеец был немедленно помещен в лагерь уже советский и там, вероятно, погиб. Живя в помпезном "Англетере", они думали о том, что же происходит в этом мире.

И они жили в России еще ровно столько, чтобы получи ть документы о том, что, о Боже, мать его жены жива и уже готовятся документы о ее реабилитации.

"Страшная, безудержная, жесткая, как поручни вагона, жизнь человеческая", - думал Сильвано.

Прокрутив видеоленту своих ощущений на несколько лет вперед, он принужден был встретиться с людьми ему неведомыми, но родными его жены из той, другой жизни.

Он вспоминал, и флюиды его памяти давали ему изображения, совершенно не заботясь о хронологической их последовательности.

Он сам себе не признавался в том, что ищет по всей временной лестнице того времени, в котором он находился, того, кто дал ему возможность все это увидеть.

А его жена, так уж устроено чувство, без слов понимала мужа, и ее рука, все еще лежащая поверх его руки, крепко сжимала его пальцы.

Глава 6

Светящийся шар поглотил Вселенную. А мне очень захотелось встретиться в этом странном и новом для меня измерении с самим собой. Мне захотелось знать, кто я и что я, и есть ли я вообще в этом мире. И если это я, то каков коэффициент погрешности меня в сравнении с мной сегодняшним!

Оказалось, что я есть и в этом измерении, потому что провидение стало рисовать передо мной пусть не петроградские здания и прямые улицы, но московские купола. Как интересно устроен мозг - меня всегда манила древняя столица России.

В Москве я был и в первой ипостаси не единожды. Калужская застава тянулась на юго-запад огромным проспектом, Окраинным, по имени Украины, но теперь он имел имя, и это было имя именно того человека, по вине и воле которого заварился весь сыр-бор в нашей волшебной России. Он носил название - Ленинский проспект.

В одном из домов на этом проспекте, в довольно странных условиях, в особенности если сравнивать их с теми, в которых пребывал я реальный, и жил тот самый я, который должен был там жить в случае, если история повернется к нему так, как она повернулась на самом деле, если судить по словам Кирилла Николаевича.

Мельком вглянул я на двор "своего" дома с огромной лужей посреди двора и увидел напротив (как раз отражающееся в луже) странное здание в духе псевдо-Италии. Оно помещалось прямо перед домом.

На нем было написано по-моему что-то по-египетски, но русскими буквами. Было написано - ВЦСПС.

Я не стал заниматься догадками, а уже шел по долбленому, словно от взрывов выщербленному непогодой асфальту к самому последнему подъезду дома. Этот подъезд пах тухлятиной, соединенной с запахом полицейского участка, и вот на втором этаже (первом европейском!) я узнал ту квартиру, в которую мне надлежало позвонить.

Вряд ли так плохо и скудно живет сегодня в моем доме даже дворецкий или, может быть, - подумал я, я в новой для себя ипостаси ничего значимого не представляю в этом мире? Или, может быть, я безработный? Или отверженный? Или по приговору суда нахожусь в подобных условиях?

Все это мне очень захотелось выяснить, и не без трепета я нажал кнопку звонка.

- Кто там? - спросил подкашливающий, но очевидно знакомый мне голос. Он мог, конечно, принадлежать только одному человеку - мне, и уж в этом я ошибиться не мог, столько раз слушая себя в аудиозаписях разных передач.

Я назвал свое имя.

У меня не было другого выхода, я перебрал все варианты подобной встречи, и мне остался только один, самый разумный и безопасный. Я очень рассчитывал на то, что и в другой временной жизни я тоже буду человеком, имеющим отношение к творчеству. Теперь мне представилась уникальная возможность поговорить с самим собой, хотя бы и для того, чтобы установить истинность моих мыслей.

Поэтому я не представился начальником городской управы.

Но уже нажав пуговку звонка, я сообразил, что в этом есть что-то не равное. Как будто я встречаюсь в лесу с медведем, имея пулемет. Ято уже привык к мысли, что встречусь с самим собой, готов к этому, а вот тот я. Интересно, он готов? Мне было его немного жаль. Но я быстро себя успокоил. Отогнал сладкие мысли. Я не привык себя жалеть, и в этом кроится маленький секрет моего бытия, а он - тот за дверью - тоже я, стало быть и его жалеть также негоже.

Дверь отворилась.

Он был дома один, а собственно, я не мог и предположить, что он живет здесь с матушкой, ее мужем и своей семьей. Я ведь не забывал о том, что он - это я, а в мире, к которому я привык, жить всем вместе, вповалку, было не принято. Это не соотносилось ни с нашим положением в обществе, ни с семейными традициями дома, но, увы, вопиющая бедность и нищета сделали свое дело не только с бытием, но даже с сознанием второго моего я.

Итак, он был дома один. Это позволило мне довольно быстро его адаптировать к ситуации, почти не коснувшейся шока, и не испугать.

Собственно, я был уверен в нем, как в самом себе.

Он действительно оказался творческим человеком, почти не поразился навязанной ему ситуации, наоборот, с любопытством стал меня разглядывать и расспрашивать почему-то о будущем.

Но ведь я приехал не из будущего, я приехал из того времени, которое волею случая не совпало у меня с ним. Было параллельным.

Мы с удовольствим посмеялись над парадоксами того, что если бы время существовало только одно, то кто-то из нас не существовал бы, а так мы существуем оба в этом мире, смотрим на одни и те же звезды и можем вести беседу. Это позабавило нас обоих.

Сперва вопросы задавал он, и я как мог отвечал на них, но в сущности ведь это я пришел для того, чтобы его интервьюировать, и это я должен был задавать ему вопросы. И я тоже задавал их, но, понимая ситуацрпо, старался быть возможно более тактичным.

Мой собеседник, я это должен был предвидеть, был достаточно (как, впрочем, и я) обличен леностью духа, поэтому он и не мог дать исчерпывающие и холодные данные о российской истории, но он давал их в своей интерпретации, которую я хорошо понимал. К тому же несколько раз он снимал с полки свои какие-то записные книжки и показывал мне все то, о чем мы с ним говорили, он уже думал об этом и, оказывается, готов был к моему визиту.

От него я узнал о том бессовестном обществе, в котором пребывает сегодняшняя Россия, о революции, которая произошла в семнадцатом, о переворотое, который был в двадцать девятом, о смерти одного из лидеров партии, возглавляющей Ленинградскую организацию большевиков, а фактически - всю власть в Петрограде. Я узнал, что мой святой город назван именем человека, которого дядюшка рекомендовал мне как самого последнего кровавого пса, и о том, что около ста миллионов жизней унес строй, который Кирилл Николаевич, пожертвовав своей жизнью, не поставил на одну чашу весов с истинностью истории.

Я узнал о чудовищной войне, которая происходила почти четыре года и унесла сорок миллионов жизней.