Подруженька медленно зашла и, бессильно опустившись на сундук возле моей кровати, принялась горестно покачиваться из стороны в сторону, сама того, видно, не осознавая. Я открыла было рот, но Ольга слабым взмахом кистей рук попросила меня молчать.
- Умру я при родах, Наташенька, а может, и того раньше! Верный знак получила, подружка дорогая, и никуда от этого уже не деться. Так-то... А ты слышала, как ночью кот орал?
Я сразу догадалась, что у Оли опять возобновились острые приступы самого настоящего психоза. И даже не надо быть психиатром, чтобы поставить диагноз. Ей срочно требуются индивидуальные сеансы у хорошего психотерапевта. Хотя, я догадывалась, стоят они недешево, в сложившейся ситуации Гунару на них экономить грех. Сегодня же выскажу свои соображения "гуманному" Ольгиному дровосеку. Но это пока стратегические планы, а сейчас требуются любые тактические маневры, лишь бы успокоить несчастную девчонку хоть на время.
- Я не только слышала, как кот орал, но также видела, как он застрял в щели на кухне. Гунар еле-еле его оттуда выволок. Бедное животное, на его месте каждый бы завопил!
- Да нет же, Наташенька! Не то ты говоришь. Чайка почти в руках умерла, теперь этот кот, а мои сны... Все вовсе не просто так, это предзнаменования. Я думала, хоть ты меня поймешь.
- Милая моя Олечка всех на свете жалеет. Сначала плакала из-за птички, теперь - из-за котика... Солнышко, мне тоже зверюшек жалко, но давай посмотрим с точки зрения обычного здравого смысла: чайку заклевали подруги, кот в доме озоровал, оттого и застрял. Вот и все. У тебя развились самые настоящие фобии. Я не врач, но чувствую, что должна побеседовать с твоим...
Вдруг Ольга встрепенулась, моментально закрыла мне рот тщательно наманикюренными пальчиками и упрямо потрясла головой в знак отрицания. Я смогла лишь с сожалением вздохнуть, ибо хорошо знала: в разгар истерики любые разумные доводы разбиваются об нее, как волны о скандинавские утесы.
- Все не то, Наташенька. Все не то. Ты послушай, что я ночью-то сделала...
Подруга сильно сжала мое удивленное лицо в горячих нежных ладошках и, глядя в глаза - ее страдающий зрачок был бесконечен, как Вселенная, заговорила быстро-быстро, прерывисто дыша:
- Ночью, после криков кота, я боялась заснуть. Второй раз оказаться в такой жути у меня бы просто сердце не выдержало, а от проклятых снотворных таблеток глаза прямо закрывались. Чтобы удержаться от сна, спустилась вниз в гостиную. Сидела там, сидела; думала, что делать, и плакала от полной безысходности. Но набралась смелости, заперлась и погадала на зеркалах. До чего было страшно, не передать, но выхода все равно никакого - зато зеркала никогда не врут.
- Боже ты мой, а как же ты это делала?
Скептичная насчет колдовства и заинтригованная одновременно, я почти догадалась, какую чушь способна нафантазировать себе Оленька в параноидальном состоянии.
- Берешь два зеркала покрупнее, две свечи и два хрустальных бокала. В бокалы наливаешь обязательно красное вино, ну будто бы кровь. А я с собой привезла из дома подсвечники индийские, ты видела наверняка - стоят у нас на камине. Там змея обвивает шестилепестковую чашу. Так вот они создают специальную магическую ауру. Ставишь зеркала напротив друг друга и образуешь "зеркальный коридор", понимаешь меня? Это вход. Потом начинаешь заклинать Его прийти. Надо сказать: "Суженый-ряженый, приди ко мне ужинать", капнуть в вино своей крови, начертать Его знак на весах Судьбы и обязательно протереть зеркала полотенцем. Стекла должны быть ясными, ни в коем случае не запотевшими. Он вскоре появится, сядет рядом и тебя коснется, только видно его лишь в зеркале. Здесь уже пугаться или паниковать поздно, иначе Он обозлится, что безо всякого повода побеспокоили, а просто так, и обязательно накажет каким-нибудь уродством. Зато спрашивать можно, о чем хочешь, а Он тебе станет показывать.
- О чем ты его спросила?
- О тяжелых своих предчувствиях, о будущем.
- И что же тебе в зеркале привиделось?
- Там летала рука пергаментно-синюшного оттенка, распухшая, как у утопленника. Но на ней сиял мой перстенечек, вот этот самый с бриллиантиком - подарок Гунара. Рука страшенная: все ногти сине-черные, на указательном пальце длиннющий коготь, как ятаган острый и книзу загнутый. А указал-то этот палец как раз в мою сторону.
- Оленька, золотце мое, да ведь это почти бред!
- Потом зеркало вроде как запотело. Я его снова протерла полотенцем, а руки-то трясутся - чуть не разбила. И вижу - эта лапа, тела при ней никакого не было, в кровь рвет, терзает бесформенную тушу. Вдруг рука из зеркала пропала. Я вглядывалась, вглядывалась: туша есть, а руки больше нет... Тут чувствую, словно кто-то ласково гладит меня по волосам. Нежненько так, чуть щекотно. Я хоть и не вижу, но точно знаю, что это та самая мертвая рука. Все внутренности от страха заморозило, волосы - дыбом. Смотрю на свое отражение - все лицо перемазано кровью. Хочу кричать, да не могу. А окровавленная лапа любовно так ласкает меня по голове, по плечам, по спине, по лицу. Кровь с нее на меня сочится. Только когда начало светать, наваждение отпустило. Я быстренько все разложила обратно по местам и пошла легла. Но в сердце - нож острый, и до того стало невмоготу, что снова поднялась, немного в ванной поревела и к тебе.
Ольга обхватила мою голову и прижала ее к своей большой и теплой груди. Я чуть отвернула лицо в сторону, чтобы высказаться обо всем мною услышанном, а ею якобы увиденном, но тут Гунар заиграл на подъем Первый концерт Петра Ильича для фортепьяно.
- Ой! - Молниеносно пришла в себя как бы очнувшаяся от глубокого обморока подруга. - Гунару сегодня надо рано. До работы ему надо насчет машины заехать, в ней карбюратор немножко барахлит. Побегу готовить завтрак.
Пораженная, но обрадованная столь неожиданной переменой к лучшему в Олином настроении, я живо поинтересовалась предполагаемым меню завтрака.
- Сегодня мы едим картофельные кнедлики с сыром. Любишь? Детям сварю еще овсянки с изюмом и курагой на случай, если кто кнедликов не захочет. Ты еще полежи, может и уснешь. Взбудоражила я тебя ни свет, ни заря со своими переживаниями. А с кем еще тут поделишься-то?
Снисходительно извинив чересчур экспрессивную подругу и последовав ее доброму совету, я подремала еще с часок, если не более. Никакие кошмары, дурные предчувствия, недобрые предзнаменования и прочие неприятности не обременяли мой сон, а разбудили прибежавшие поласкаться малыши. Вначале они слегка подрались за место на моем животе, но тут победитель услышал призывный Тарзаний клич с нижнего этажа и без всякого сожаления оставил призовое место. Доченька побарахталась на мне минут пять-шесть, но любопытство все же пересилило, и она тоже убежала вниз.
Когда я со скрипом сошла по лестнице, то застала Оленьку в состоянии какого-то дичайшего полунаркотического возбуждения. Сейчас она явно притворялась очень веселой, хотя не была таковой на самом деле. Подруга беспрерывно сыпала шутками-прибаутками и что-то легкомысленное напевала; однако ее глазки туманились, ее беспокойные пальчики беспрерывно что-нибудь теребили, а руки время от времени как бы импульсивно обирали саму себя. Казалось - Ольга что-то ценное с себя потеряла и в надежде это найти постоянно ощупывает лицо, грудь, живот и бедра.
За завтраком я очень осторожно позволила себе еще раз посмеяться над зеркальными тушами, котами и птичками, но это ничуть не занимало ее более. Что-то совсем, совсем новое было на уме у Оленьки, но откровенничать со мной она больше не желала. Намек о визите к хорошему психологу Оля восприняла со вспышкой моментально сошедшей на нет агрессии. После чего нервно извинилась, пожаловалась на приступ головной боли и загрустила вновь. Мне показалось, что Ольга прямо-таки жаждет моего немедленного исчезновения все равно куда, а посему я с радостью согласилась с ее предложением прогуляться с детишками в лес, белок покормить. Поглотив свою порцию кнедликов, я почла за лучшее как можно скорее оставить Ольгу в гордом одиночестве. Даже мне вся эта психиатрия начинала изрядно портить настроение.