- Наверное, это какая-то ошибка, - пробормотал граф де Льен. - Король не мог…

Де Лири покачал головой:

- Никакой ошибки.

- Тогда почему?

- Не знаю. Меня это не касается, - добавил молодой барон с некоторым раздражением.

"Так вот в чем причина его взлета при дворе, - размышлял Жерар. - Он выполняет для короля грязную работу. Он! Наследственный дворянин! Сын гордого барона де Лири! Господи, до чего опускаются люди…"

- Значит, король вообще ничего не объяснял? - попробовал граф снова.

Раздражение парня заметно возросло, но он все-таки ответил:

- Король сказал, что не доверяет вам. Что узнал о вашей измене. Что вы представляете большую опасность.

Мельком взглянув на лук, де Лири продолжил более мягко, словно желая оправдаться:

- Предателей не вызывают на поединок. И я рад, что вы от меня его не требуете. Я закажу в храме молитву за упокой вашей души.

- Постой! - опять произнес Жерар. В его голове мелькнула догадка. - Тогда, ночью… Это был ты?

Молодой барон молча кивнул. Тетива натянулась.

"Всё", - подумал граф де Льен.

- А можно тебя кое о чем попросить, мальчик? - вдруг раздался чей-то голос из-за спины Жоржа де Лири.

Поняв, что на сцене появилось новое лицо, барон не стал больше терять времени. Тетива немедленно зазвенела, посылая оперенную стрелу в грудь Жерару, а де Лири тут же выхватил из колчана другую и, быстро развернувшись, выстрелил снова.

Он отлично владел луком, этот молодой амбициозный парень. Несмотря на спешку, оба выстрела были смертельными.

После "отъезда" Эвелин Алексей с головой ушел в тренировки. Во-первых, он хотел наверстать упущенное. Новые способности по-настоящему не были новыми. Они лежали где-то внутри, глубоко спрятанные и ждущие своего часа. Алексей вспоминал, как в течение всей его жизни друзья тут и там отмечали в нем что-то необычное. Некоторые вполне серьезно верили, что он владеет телепатией, а иные подозревали даже способность к ясновидению. Мне, как и моему двойнику, это всегда казалось изрядным преувеличением, поэтому я лишь посмеивался над подобными убеждениями. Но вот потом неожиданно стало известно, что ошибался-то я, а не они.

Если способности уже есть, то развить их - дело принципа. Тем более, когда все вокруг только и делают, что мгновенно перемещаются в пространстве, заставляют предметы летать или возникать из ниоткуда, проходят сквозь стены… ну и дальше в том же духе. Это всё была видимая сторона применения удивительных способностей - не самая эффективная, зато вполне эффектная. Что-то вроде красивой обертки.

Существовало также "во-вторых". Алексей смутно чувствовал, что вскоре может пригодиться и его помощь. Он все еще не совсем понимал, для чего Клод и остальные из его компании рискуют собственной жизнью, играя в странные "игры". В его глазах это была причуда долгожителей, наделенных слишком большой силой. Обычная жизнь им, наверное, казалась пресной, лишенной вкуса. Какой интерес жить, когда всего можешь достичь мановением руки?… Вот и искали те, кого в иных мирах окрестили богами, развлечений…

Он не понимал мотивов своих новых друзей, потому что не проник еще в ту новую вселенную, которая когда-то открылась перед каждым из них. Но это не мешало ему кое-что чувствовать.

Марго задерживается неспроста. Эвелин отправилась ей на помощь. Что могло произойти?

Вопросы не давали ему покоя. И Алексей занимался - настойчиво, самозабвенно, даже исступленно. А когда больше не оставалось сил, он шел в спортзал и избивал тяжелые груши или бетонные блоки. Костяшки его пальцев теперь часто кровоточили. Раньше они не знали подобного обращения: Алексей был поклонником философии айкидо, хотя учился всему понемногу. Раньше ему казалось, он понимал мастера Уисибу^* . Но недавние события пролили на его убеждения совсем другой свет. Он вдруг почувствовал себя не умудренным опытом профессионалом, а совершенным новичком, который успел нахвататься поверхностных знаний и возомнил о себе невесть что.

- Это хорошо, - бормотал Алексей, в двухсотый раз повторяя прямой удар рукой, - хорошо, что мы все еще способны на грубую и бескомпромиссную самокритику. Это значит, мы все еще способны учиться. Хорошо.

Очередного удара цепь не выдержала, и груша, на миг сложившись пополам, а затем выпрямившись, полетела в дальний конец зала. От ее падения гулко содрогнулся пол. Алексей остановился, шумно перевел дух и посмотрел на свисающий с потолка кусок цепи. Одно из звеньев было разогнуто.

- Здорово! - раздался женский голос от входа. - А если бы на месте этой груши стоял человек?

- Ему бы крупно не повезло, - ответил Алексей, поворачиваясь. - От последствий такого удара не спасет даже современная медицина. Привет, Наташа!

Она была в темно-синих облегающих брюках и ярко-белой блузке, на фоне которой длинные каштановые волосы казались почти черными. Обворожительна, черт возьми! Широкие бедра, узкая талия. Умеренные холмики грудей, прорисовывающиеся под блузкой. Большие глаза, длинные ресницы…

- Привет! - девушка улыбнулась и помахала рукой. - А ты когда-нибудь на самом деле вот так… человека?

Алексей с трудом отвлекся от эстетического созерцания.

- Вообще-то, наверное, нет, - произнес он медленно. - По большей части не было надобности. Я справлялся и без кулаков.

- А смог бы?

Он покачал головой:

- Наташа, лучше не спрашивай об этом. Мне приходилось участвовать в войне. Я видел, как люди убивают и умирают. Там дрались все: философы и рабочие, учителя и врачи, инженеры и музыканты. Одним из моих лучших друзей был художник. Чистя во время передышек свой автомат, он рассказывал мне о тех картинах, которые он напишет, вернувшись домой. Он воображал себе мирные зеленые луга на фоне далеких гор, пасущиеся стада, а на переднем плане - прекрасную богиню, зачерпывающую воду из кристально-чистого ручья. Он хотел дарить людям красоту и веру в жизнь - а дарил смерть. От его пуль пали как минимум четыре десятка человек, прежде чем он сам получил пулю. Задуманные картины так и остались ненаписанными. И, может быть, выпустивший пулю враг тоже был каким-нибудь поэтом, мечтавшим написать в стихах великую историю любви. Никто из них не хотел убивать, никто не считал себя чудовищем. Когда такое видишь, начинаешь по-другому оценивать, что человек может делать, а чего не может. Переосмысливаешь саму жизнь.