НАТАХА. А дальше-то? Че, блин, замолчал?

КОПЧЕНЫЙ. А однажды в воскресенье клетку я мыть стал, ну и выпустил его, а сам пошел за тряпкой на кухню...А дверь, значит, закрыл неплотно... Ну, он и увязался прямо за мной следом... Прыг-прыг, прыг-прыг... С пола на табуретку, с табуретки на стол, со стола на край, знаете, плиты этой, снова на стол, и... представляете, прямо на крышку, она была еще приоткрыта, а там кастрюля, ну в которой мать курицу варила... Там был, представляете, кипящий бульон?! Ну, он не сразу выпрыгнуть смог оттуда, а когда смог, сразу в угол под комод... Ну, через несколько часов вытащил я его оттуда... И вместо моего Чингачгука это теперь было какое-то существо вроде крысы. Облезлый жирный мех, знаете, такой... Тьфу!Я долго плакал, я был потрясен, но даже тогда, знаете, все равно надеялся, что он поправится... Смазывал его мазью Вишневского, а он мучился от боли. Вы не поверите, но тогда я даже видел на его глазах слезы. Представляете? Он понимал, что я хочу ему помочь. Он плакал вместе со мной. Он хотел жить. Но это было уже невозможно, хотя я и не верил в это. Ну а потом он промучился два дня, и все это время я думал, что он выздоровеет. А на третье утро после этого я подбежал к клетке, но его там уже не было. Я кинулся к матери. "Где он? Где?" А она - "Все! Ночью он умер!"- сказала, ну и дала мне коробку. Это была коробка, знаете, такая - из-под обуви "Цебо". Она сказала отнести ее на помойку. Ну я вышел во двор. Картонная коробка эта серая с надписью "Цебо" была у меня под мышкой. Ну а тогда была зима. Было холодно и серо. Снег, наверно, оставался таким же белым, но для меня весь мир стал каким-то, знаете, серым и безжизненным. Поэтому и снег, казалось, который шел в этот день, был серого цвета...Ну, в-общем, шел я по двору...Шел, сжимая эту коробку... А в ней что-то было. Я открыл, значит, эту крышку и увидел моего бельчонка. Нет, не его, а то, что от него осталось. Это было уже крошечное скрюченное тельце. Это был уже не он. Нет, не он. Я бережно закрыл крышку, осторожно положил коробку в контейнер и пошел, постоянно оглядываясь назад. Потом я долго отказывался есть, я не хотел жить... Как так, почему в мире возможна такая несправедливость? Почему не стало живого существа, такого веселого, такого мягкого? Почему? Это ведь человек может быть плохим или хорошим, а животное не может... Ночью я представлял, как серый картонный гробик находят на свалке мусорщики, и топчут-топчут-топчут своими грязными резиновыми сапогами. Меня уже хотели отвести ко врачу, но где-то через три дня я стал понемногу забывать о бельчонке... Вот... А теперь уже прошло много лет, но и сейчас, наверно, в моей жизни не было более сильного потрясения, чем это...Зачем я его приручил? Дикое животное - оно и есть дикое... Вот!

НАТАХА. Да... История! Трагедия, блин, жизни! Смерть бельчонка в кастрюле с супом!..

МУСЬКА. Да ты не смейся! Это же серьезно!

КОПЧЕНЫЙ. Вам не понять, но иногда я чувствую себя этим бельчонком, таким же, знаете, диким, которого приручили, но приручили, знаете, не до конца, потому что он все равно остался диким, и полностью его приручить невозможно...

НАТАХА. Да, блин, рассказываешь ты интересно... А все-таки, где же твои документы, ну бумаги там всякие для контрактов этих? Покажи хоть что-нибудь! Ты хоть чего продаешь?

МУСЬКА. Куриные окорочка? Ножки Буша?

КОПЧЕНЫЙ. Нет. Ворую я. Езжу туда-сюда. И у таких, как вы, деньги таскаю...

МУСЬКА. Чего? Кончай лапшу на уши вешать!

НАТАХА. Серьезно, что ли?

МУСЬКА. Да нет, врет он! Ну скажи, что врешь!

НАТАХА. Муська, не приближайся к нему!

КОПЧЕНЫЙ. А чего мне было делать? Как бельчонок умер, все у меня сразу пошло под откос... Я тогда в шестом классе учился... Что-то во мне словно надорвалось... Со шпаной связался... Из школы меня отчислили за неуспеваемость... Родители на меня рукой махнули ... Терпели, терпели, и не вытерпели - из дома выгнали... Скитался, воровал... Пока Матильду мою не встретил... Думал, все, новую жизнь начну... Купил дом до армии, завод помог... Правда пришлось его снимать - бревна подгнили... Тесть делал сруб, а я бутылки принимал из-под шампанского... Фундамент заливали... Шампанские бутылки в цементе, и, вот так вот, горлышками во двор... Стекло-то кондовое, прочное... Потом, правда, ветер свистел по ночам, аж жутко было... Я ведь смышленый, у меня даже счетчик в другую сторону крутился. И отопление свое сделал. Загнал в трубы трансформаторное масло, оно не охлаждается... Жили вроде ничего... И любовь, и согласие - все было... Ан нет... Не смог! Свободная жизнь манит! Не могу терпеть, когда тебя пилят... А сейчас вот, чтоб прожить как-то, этим вот решил попробовать промышлять, та не мое это, душой чувствую, а денег никак зарабатывать не могу...

НАТАХА. А зачем нам-то сказал об этом? Дождался бы утра, когда самый крепкий сон, стянул бы денежки, да и на первой станции сошел, а?

КОПЧЕНЫЙ. Не знаю, расчувствовался я чего-то...

НАТАХА. А сколько раз тебе такое удавалося?

КОПЧЕНЫЙ. Не сколько! Первый раз я только! Денег на билет занял, в поезд сел, прилег вот, думаю, кто-нибудь подсядет из коммерсантов, их же сейчас много ездиит...

НАТАХА. Притворялся, значит, что спишь, да?..

КОПЧЕНЫЙ. Не притворялся, не, устал просто... А как вы вошли, так сразу и понял, не, не смогу я так сделать... Лежал, а внутри все дрожало от напряжения... Не смог бы я все равно... Боюся сильно... Людей мне жалко...

ЕГОРКА спускается с верхней полки. Он скрючивается, неуклюже шлепается вниз и с трудом удерживается на ногах.

НАТАХА. Куда ты?

ЕГОРКА. Пойду попыхаю... ( Делает неловкие движения. Выходит.)

НАТАХА. Врешь ты, что первый... Сам, блин, наверно, только этим и занимаешься... А зачем тебе деньги-то? Что бы делать стал?

КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня... Не сказал я... Малютка... Анюта - зовут... Три годочка ей... И ничем я не могу ей помочь... Кормить нечем... Даже на молоко, и то с трудом хватает... Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не вовремя...

НАТАХА. А че ж ты, как нормальные мужики, не можешь зарабатывать? Только чужие деньги воруешь!

КОПЧЕНЫЙ. Та не берут меня... С судимостью я... Давно уже отмотал, за мелкое хулиганство, а все страдаю...

НАТАХА. Как посмотришь, одни бабы, блин, работают, сумки тяжеленные таскают, а мужики балду гоняют... Послушаешь, так все такие страдальцы... Куда бежать?!

МУСЬКА. ( Роется в карманах джинсов и достает пачку денег, перетянутую резинкой ) На!..

КОПЧЕНЫЙ. Мне?

НАТАХА. Муська, да ты че? Свихнулась совсем, что ли?

МУСЬКА. Бери! Только не тебе, а дочери, малютке твоей!

КОПЧЕНЫЙ. Не могу я, не могу взять... Так много!

МУСЬКА. Как воровать хотел, так мог, да?

НАТАХА. Муська, забирай, блин, назад! Зачем в Москву без денег!

МУСЬКА. Ему они нужнее, понимаешь, нужнее!

НАТАХА. Ничего ему не нужнее! Нам нужнее... шмотки покупать... А он пусть работает! Давай мне сейчас же! ( Забирает деньги и прячет в сумочку на поясе.) Нечего, блин, ерундой заниматься! Знаю я таких, ездиют, легенды свои пассажирам доверчивым рассказывают, а потом денежки их прикарманивают... Ты че, первый раз как будто? Сколько ездила уже! Должна, блин, наверно, научиться...

МУСЬКА. Отдай ему деньги! Это же мои!

НАТАХА. В Москву приедем, получишь, но не раньше... Что ты будешь деньгами сорить! Дочь миллионера, что ли? У самой, блин, на кухне тараканьи бега!

МУСЬКА. У меня же тоже дочь... тоже такая! Без отца!

НАТАХА. Лапшу он нам на уши вешает, понимаешь? Все они, мошенники, блин, такие! На жалость давят! Мозги нам своими баснями компостируют! А ты как будто первый раз родилась! Сколько на Луже с тобой мы видели таких: уши развешают сначала, а потом, блин, в обмороки грохаются прилюдно... Че ты, хочешь, чтоб с тобой такое же было?

МУСЬКА. Не знаю, но я ему поверила...

НАТАХА. Сейчас время какое? Нельзя никому верить! Да в каждой газете об этом написано! А они все равно находят! И уж от кого-кого, а от тебя, Муська, я такого не ожидала... Ты уже вроде такая, наученная жизнью, а поступки такие делаешь, хоть стой, хоть падай! А посмотришь, вроде нормальная баба... Что-то я так распереживалась, что валерьянки попить надо... Совсем нервная стала... Из-за тебя! ( Нагибается и лезет в авоську. Поезд резко дергается, как при экстренном торможении, и останавливается.) Никак - Анна Каренина!