Насмерть перепуганный лекарь хотел вскрикнуть, но горло сжала удушливая спазма, а затем незнакомец повернул свое лицо к Гейру и кричать вообще расхотелось. Более страшного лица врачеватель не видел никогда в своей жизни. На нем застыло выражение нечеловеческой жестокости, черные губы кривились в усмешке, обнажая огромные черные же клыки. Глаза чудовища были подобны бездонной ночи.

Заставив случайного свидетеля подавиться страхом, незваный гость обернулся к царю. Лекарь не видел, что он сделал, но Ксеркс мгновенно проснулся. Он раскрыл рот, но подобно Гейру не смог издать ни звука. В глазах царя застыл неописуемый ужас.

Тогда черный человек негромко заговорил. Голос его был подобен скрежету пыточных колес.

- Царь, ты сделал большую ошибку, не вняв моим словам. Сейчас я намерен наказать тебя. Вот эти когти, - чудовище поднесло к лицу Ксеркса огромную руку, на которой вдруг быстро выросли огромные черные когти, вырвут твою плоть. Отныне ты не сможешь любить ни одну женщину!

- Нет! - лишь сумел прошептать Ксеркс.

Огромная рука пронзила одеяло и вырвала из-под него окровавленный комок. Царь исторг истошный безмолвный крик.

- Это последнее предупреждение. Если не одумаешься, с тобой будет вот что!

Гость повернулся к Гейру. Глаза его вспыхнули ослепительным пламенем. Огненный вихрь поглотил Гейра, окутав ложе лекаря черным смрадным дымом. Когда дым рассеялся, выяснилось, что лекарь бесследно исчез. Лишь смятые простыни свидетельствовали, что мгновение назад на них лежал человек, а покрывало хранило форму тела несчастного лекаря.

- Так будет и с тобой! - повторил гость.

Он сцепил пальцы рук и в тот же миг исчез.

И лишь тогда царь завизжал. От боли, страха и унижения, чувствуя, как его постель пропитывается теплой, остро пахнущей жидкостью.

- Плоть! Моя мужская плоть! - взывал он к вбежавшему Артабану. Призрак лишил меня мужской плоти!

Начальник дворцовой стражи рывком сдернул с Ксеркса покрывало и не сдержал усмешки.

- Успокойся, повелитель. Все на месте. Но... - Артабан замолчал.

Ксеркс осмелился поднять голову и посмотреть туда, где начинались ноги, где было тепло от крови.

О ужас! То была не кровь. Царь лежал в луже собственной мочи. Ксеркс застонал.

Артабан тем временем окриком выгнал из опочивальни сбежавшихся слуг и воинов. Они остались наедине, да из темноты угла комнаты внезапно появилась стройная женская фигурка. Когда свет упал на лицо, Ксеркс узнал Таллию. Ионийка бесцеремонно рассмотрела конфуз царя и звонко расхохоталась. Насмерть перепуганный Ксеркс даже не подумал о том, чтобы покарать дерзкую насмешницу.

Тяжело дыша, он лежал в собственных испражнениях. Не скрывающий своего презрения Артабан стоял у царского ложа.

- А лекарь? - вдруг вспомнил Ксеркс.

- Что лекарь?

- Призрак забрал его!

Артабан снисходительно улыбнулся. Так улыбаются словам детей или душевнобольных.

- Повелителю пригрезилось. Несчастный Гейр пал жертвой налета киммерийцев. Его тело уже отдали священным собакам Ахурамазды.

Ксеркс внимательно посмотрел на начальника стражи. Что-то в его облике было незнакомо царю. В голосе Артабана появились какие-то новые нотки, он помолодел и даже - царь мог поклясться - раздался в плечах. Затем Ксеркс перевел взгляд на ликующую Таллию. И понял. Если не все, то очень многое.

- Артабан, - сказал Ксеркс бесцветным голосом. Вельможа, изобразив на лице усердное внимание, наклонился к царю. - Завтра мы начинаем собирать войско против эллинов.

- Не смею противиться воле мудрого повелителя, - ответил хазарапат.

Чтобы не видеть его насмешливой улыбки, Ксеркс смежил веки. И перед ним вновь предстал призрак.

Он будет являться царю еще долгих шесть лет.

Если наверху властвовал опирающийся на копья бессмертных царь, то под землей царями были воры. И первый среди них, царь воров Отшем. Он никогда не лез в вожаки и не стремился получить двойную долю. Но не было такого запора, который мог бы устоять перед ловкими руками Отшема, не было такого препятствия, что оказалось бы неодолимым для его сноровки, не создана еще была ловушка, которую бы не смог разгадать его хитрый ум. И не было во всей Парсе вора, знавшего столь досконально подземные ходы, как знал их Отшем.

Поразив воображение спартанского царя великолепием парсийской сокровищницы Отшем тут же увел его оттуда. Будучи весьма частым гостем в этой зале, он знал, что через ровные отрезки времени, отмеренные песочными часами, ее обходят вооруженные стражники, проверяя, не пробрался ли в казнохранилище какой-нибудь ловкий вор.

Поэтому беглецы покинули, хотя и не без сожаления, сокровищницу, захватив лишь пару горстей легковесных золотых дариков, да три драгоценных чаши. Отшем тщательно замаскировал потайную дыру массивным сундуком.

- Здесь красиво, но золото, увы, не наполнит наших желудков, - сказал он, и его спутники тут же почувствовали сильный голод. Немудрено, они ели рано утром, а сейчас уже, по-видимому, подступало время вечерней трапезы. Не тратя время на пустые разговоры, Отшем проник в кладовую, где хранились мясные окорока и колбасы. После этого он навестил еще одну залу, разжившись двумя здоровенными сырами. В фруктовой кладовой он прихватил пару дынь и мешок сушеных фиников. Основательно нагрузив себя и своих спутников, Отшем повел их в одно, как он выразился, местечко, где можно было славно провести время.

Местечком этим, как сразу заподозрил Демарат, оказался винный погреб. Попасть в него оказалось потруднее, чем в царскую сокровищницу, потому что пришлось миновать зал, где хранилось молодое вино, расходуемое для обыденных нужд дворца. Здесь сновали слуги и по мнению Отшема было слишком шумно. Кроме того, царь воров оказался гурманом и наотрез отказался пить вино, предназначенное для дворцовых слуг.

- Что я вам, какой-нибудь бессмертный или казначей?! Царские виноделы мешают в эту бурду всякую несусветную пакость, вроде дубовой коры - для крепости.

Довольно безрассудно рискуя жизнями, они пробрались в подвал, где хранилось выдержанное вино. По совету Отшема заговорщики остановили свое внимание на огромной, в два человеческих роста, винной бочке с черным вином. Расстелив плащи, они уселись прямо за вожделенной емкостью. Отшем выстругал из деревянной щепы затычку и лишь после этого пробил бочку сильным ударом ножа. Наполнив золотые кубки, он заткнул бочку импровизированной пробкой, пояснив: