Особые надежды возлагались на Спарту. Спартиаты поначалу колебались. Слишком заманчивым выглядело предложение разгромить царскую резиденцию в Сардах. Аристагор уже не сомневался в успехе своей миссии, но имел неосторожность проговориться, что от побережья до Сард более десяти дней пути. Традиции запрещали спартиатам удаляться от моря более, чем на двухдневный переход, и поэтому они отказали ионийцам в помощи. Злые языки поговаривали, что ссылка на традиции - не более, чем предлог. На деле спартиаты побоялись, что стремительная парсийская конница отрежет их от кораблей.

Поддержку оказали лишь Афины и Эритрея. Но присланные ими двадцать пять триер были каплей в море. Ионийцам пришлось рассчитывать только на свои силы.

Собрав ополчение, они выступили походом на Сарды. Город был взят приступом, разграблен и сожжен. Погибли многие святыни, в том числе храмы Ахурамазды. Подобное кощунство вызвало негодование лидийцев, которые без всяких понуканий со стороны царя и сатрапа Артафрена собрали большое войско, настигшее обремененных добычей ионийцев близ Эфеса и наголову разгромившее их.

Завязалась долгая ожесточенная война. Как и рассчитывал Гистиэй Дарий отпустил его в Ионию с наказом замирить взбунтовавшиеся города. Милетянин прибыл в сожженные Сарды. Сатрап Артафрен, пересидевший осаду в акрополе, не без умысла спросил тирана, почему восстали ионийцы. Изобразив на лице удивление, Гистиэй ответил, что не имеет на этот счет ни малейшего понятия. Тогда Артафрен сказал ему:

- С мятежом дело обстоит просто. Сшил эту обувь ты, а надел ее Аристагор.

В ту же ночь Гистиэй бежал из Сард. Он думал возглавить восстание в Милете, но милетяне не приняли его, потому что уже привыкли жить без тиранов. Не удалось и восстание, подготовляемое Гистиэем в Сардах, так как Артафрен арестовал и казнил всех его друзей, которые составляли костяк заговора.

Лишившись поддержки родного города и став отщепенцем, Гистиэй не отчаялся. Ему удалось раздобыть несколько триер, с которыми он стал грабить парсийские суда. Экстиран пиратствовал до тех пор, пока не пришло известие о падении Милета. Понимая, что парсы развязали себе руки и что вскоре на его поиски будут отправлены финикийские эскадры, Гистиэй оставил пиратский промысел. Он пустился в откровенные авантюры, попытавшись захватить сначала Хиос, а затем Лесбос. Потерпев неудачу, он предпринял вылазку на материк.

Вот здесь-то его и подстерегала беда. Едва эллины отошли от своих кораблей на несколько лиг, как были атакованы неприятельским войском. Поначалу гоплиты стойко отражали натиск парсийской пехоты, но удар лидийских всадников обратил их в бегство.

Гистиэй мог принять достойную смерть от меча, но струсил. Увидев мчащихся наперерез всадников, он заорал:

- Остановитесь! Я... Гистиэй.

Он надеялся, то Дарий помилует его. Скорей всего, попади он к царю, так бы оно и вышло. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Ненавидевший Гистиэя Артафрен решил казнить пленника. Его поддержал и находившийся в Сардах царевич Ксеркс, чье слово было почти равно царскому. По велению Артафрена Гистиэй был распят на дворцовой площади. Голову скончавшегося в страшных муках тирана доставили царю, который выразил неудовольствие действиями сатрапа, и приказал предать ее достойному погребению.

Так закончил свою бурную жизнь тиран Гистиэй, чье непомерное честолюбие стало одной из причин длившихся более, чем полвека греко-парсийских войн.

- Я знал твоего отца, - сказал Ксеркс после долгой паузы. Милетский тиран словно живой предстал пред его глазами. Высокий, статный, гордый лицом, с чуть тронутыми сединой смоляными волосами. Таким он оставался даже в день казни.

- А я не знала его, - ответила девушка. - Он оставил Византий, когда меня еще не было на свете.

- Кто же твоя мать? Ты совершенно не похожа на эллинку.

- Во время пребывания у Византия Гистиэй грабил плывущие со Скифского Понта [Скифский Понт - Черное море] корабли. На одном из них была моя мать. Еще совсем юной ее захватили скифы во время набега на одно из северных племен, чье имя пока неизвестно в этом мире. Своеобразная красота полонянки возбуждала скифских мужей. Ревнуя их, жены потребовали избавиться от нее, и мою мать продали на рынке в Пантикапее. Прельстившийся варварской красотой купец-эллин сделал ее своей наложницей. Затем она попалась на глаза делосскому наварху. Он перекупил у купца его рабыню. Какое-то время делосец жил в Пантикапее, но пришло время возвращаться на родину. Его корабль был остановлен триерами Гистиэя в проливах. Сам наварх был убит, а моя мать попала в руки главаря пиратов. Его, как и многих других, не оставила равнодушным красивая пленница, и он сделал ее своей возлюбленной. С ним моя мать была действительно счастлива. Она с нежной улыбкой вспоминала это время. Но все хорошее рано или поздно кончается. Гистиэй был вынужден бежать из Византия. Поручив мою мать покровительству одного из своих друзей, он отбыл к берегам Ионии. А вскоре Византий захватили Парсы. Они перебили большую часть мужчин, а женщин ожидала неволя. Вместе с сотнями других пленниц мою мать погнали в Сарды. А по дороге родилась я... Тебе интересно, царь?

- Да. - Судя по выражению лица Ксеркс не лукавил. Таллии даже показалось, что в глазах царя блестели слезы. - И какова была дальнейшая судьба твоей матери?

- Когда мне было семь или восемь лет, она умерла. Я же осталась жить в доме одного знатного лидийца. Едва расцвела моя девичья красота, он пожелал сделать меня своей наложницей. Я отказалась. Он пытался приневолить меня, а убедившись, что ему это не удастся, послал зарабатывать деньги на ступенях храма Иштар. Что ж, это было более приятно, чем заниматься развратом с толстым похотливым стариком. Я могла выбрать себе любовника по душе.

- Постой, но если мне не изменяет память, посвященные Иштар должны отдаваться любому, пожелавшему их. - Воображение царя нарисовало пикантные сцены. Масляные глазки его оживились.

- Запомни! - Таллия сжала жирный подбородок царя крохотной крепкой ладонью. - Ни один мужчина не мог и не может овладеть мною вопреки моему желанию. Многие пытались сделать это, но я быстро охлаждала их неумеренные порывы.