-- Я очень похожа на вас, мсье Санс, -- словно прочитала мои мысли Пат, -- и нос, и рот, и глаза, все твое...
-- В женском варианте я получился неплохо, -- как-то вяло пошутил я.
Разговор не складывался. В сущности, если не считать тех вырванных из контекста жизни тридцати лет, предо мною стояла почти ровесница. Очевидно, понимала это и Пат.
-- Вильям очень ждал тебя, кажется, вы были дружны, -- наконец сказала она.
Я, уже повидавшись со Скоттом, усомнился, что Патриция искренна, и одновременно насторожился: что-то в ее словах, интонациях не понравилось мне.
-- Прости, ты и Вильям?.. -- не договорил я.
-- Какая чушь эти предрассудки, ...Вильям интересный и сильный мужчина, -- подтвердила мои худшие опасения Пат, обворожительно улыбнувшись... -Кстати, вот и его дочь.
Выбежавшая из дома девушка, в таком же, как и Пат, белоснежном костюме, заметив нас, помахала рукой в знак приветствия...
-- Пойдемте, -- потянула меня Пат, -- я вас познакомлю, она моя лучшая подруга.
Дочь Скотта была младше Патриции, немного выше ее ростом, с огромной копной падающих на глаза жестких темно-каштановых волос и крупными чертами лица, со спортивной, но отнюдь не хрупкой фигурой, и тонкой девичьей шеей.
-- Элен, -- когда мы встали друг против друга, протянула она мне руку и одарила улыбкой.
Есть женщины, которых лишь отчасти можно назвать красивыми, но чьи колдовские чары таятся в чем-то порой неуловимом. У Элен были волшебные глаза, сводящие с ума, бездонные, синие, словно сапфиры в обрамлении короны фантастически длинных ресниц, подаренных ей от рождения самой Венерой. И еще, наверное,-- пухлые губы, словно жаждущие поцелуя.
-- Элен, -- повторил я за ее голосом, будто пораженный молнией.
Она о чем-то спросила -- я кивнул.
Она что-то сказала -- я ответил "Да".
Но затем Патриция напомнила Элен, что они собирались играть в теннис. Элен, виновато улыбнувшись мне, сказала:
-- Надеюсь, мы еще увидимся, -- и убежала к корту неподалеку.
-- Вы подождите меня, я скоро. Вместе уедем домой, -- обронила Патриция, не поднимая глаз, и ушла вслед за подругой.
Мне снова пришлось ждать. Но прошло двадцать минут, полчаса, час. Элен и Пат, ни в чем не уступая друг другу, увлеченно играли... И я почувствовал себя лишним...
Вернувшись домой без Пат, я проспал весь день. Вечером едва заставил себя разомкнуть отяжелевшие веки, вставать не хотелось. Украдкой подбиралась черная депрессия. Пытаясь избежать ее плена, я отправился в душ, и, хотя пробыл там, наверное, с час, помогло мне это мало. Потом спустился в столовую.
Кэтти подала ужин. Я спросил о Гарольде.
-- Он умер... двадцать лет как, -- ответила Кэтти равнодушно и спокойно, что в общем было нормально -- прошло столько времени, и все же ее тон неприятно резанул слух.
-- Филидор не обещал заехать? -- я говорил, будто автомат.
-- Нет, мсье... Мсье, после ужина я вам больше не нужна, сегодня я буду ночевать у дочери, она живет в соседнем квартале...
Кэтти волею судьбы стала экономкой этого дома, здесь же она и жила, впрочем, в одном лице она была и кухарка, и прислуга...
-- Нет, не нужны... А Симпсоны? -- перебирал я в памяти всех, кого знал раньше.
-- Мадам Симпсон в полном здравии, а ее муж... -- запнулась она.
-- Умер?
-- Однажды он не вернулся с утренней пробежки, его нашли в сточной канаве мертвого, говорят, его сильно ударили кулаком в грудь, и оттого остановилось сердце...
К еде я почти не притронулся, отпустив Кэтти, просидел так, бесцельно, до полуночи, затем вышел в сад. Нашел беседку... ту самую...и захотелось завыть по-волчьи на луну, протяжно, громко, излить всю тоску, всю грусть.
"Неужели один?!... -- это было чувство человека, потерянного в безвременье, теперь вокруг меня были люди, для которых не было меня... Никого рядом... Никого, ни малышки Пат..., Пат, теперь женщина, станет ли она мне по-настоящему дочерью, ни Филидора -- единственного друга -- потому что между нами пропастью обрушилось время, ...ни Скотта..., а разве знал я его? И нет Элизабет... Бедная Лиз, как вымолить у тебя прощение... А ты где, мой отец, суровый старик, успокоилась ли твоя душа..., почему я вспомнил о тебе? Не потому ли, что мне так плохо?.. О, как я мучался...
Наверное, быть волком проще. О, если бы я был волком!.. Но я был человеком, ведь только человек может истязать самого себя, словно ему это необходимо, как глоток чистого воздуха, когда спирает грудь.
У меня не было ни цели, ради которой бы стоило жить, ни близких людей, которым я был бы необходим, ни друзей... И даже мир перевернулся за эти тридцать лет. Я вернулся в дом. Включил телевизор. Транслировали пресс-конференцию премьер-министра. Премьер -- мужчина лет пятидесяти с холеным лицом -- производил двоякое впечатление. Он то отвечал с достоинством, порой слишком резко и коротко, то буквально расшаркивался, жалко и униженно. Я не мог понять почему, до тех пор, пока камера несколько раз не показала тех журналистов, которые задавали ему вопросы. Тогда я выругался и выключил телевизор. Как просто все объяснилось: свое достоинство он показывал лишь нам -- ЛЮДЯМ; с мутантами, а их в пресс-центре было поменьше, он говорил иначе...
Взяв машину, я помчался по пустынным улицам города. Мне было безразлично куда. Я несся снедаемый отчаянием, несся, не видя перед собой дороги.
Когда я наконец нажал на тормоза и медленно вылез из машины, то неожиданно для себя узнал бар, куда тридцать лет назад так же случайно забрел и наблюдал действие... Вы должны помнить ту ночь, как все тогда обернулись, лишь ОН вошел; как разом все смолкли, проводили долгим взглядом до стойки... Разве мог я предположить тогда, что окажусь в его шкуре.
Они нанизали меня на взгляды. Двухголовые, циклопы, трехглазые и прочие, прочие, прочие....Я был здесь один из людей, и потому, храня в памяти события дней минувших, ждал, когда все повторится, но уже со мной в главной роли. Мина замедленного действия -- вот весьма точное определение моего состояния в тот момент.
Я затылком почувствовал, как сзади кто-то подошел ко мне...
И мина взорвалась...
С разворота я нанес удар такой силы, что господин, принявший его на себя, отлетел на несколько метров, как в лучших ковбойских фильмах... Но это был всего-навсего бармен, и такой же, как я -- просто человек.