Трава оглушительно зашуршала, и над ней приподнялась человеческая фигура. Гончар нажал на спуск, и силуэт исчез за облаком дыма. Еще выстрел, и еще один — и каждый раз он опускал ствол на дюйм ниже. Гончар бил по цели, невидимой за дымом, но был уверен, что не промахивается. Ему казалось, что он слышит удары пуль по неподвижному телу.

Он вскочил и одним прыжком перемахнул через валун. Откатился в сторону и снова приподнялся, встав на одно колено, и снова выстрелил, теперь уже не наугад, а по черному пятну в траве. Выждал несколько секунд и подошел к убитому, продолжая держать его на мушке.

Все три пули прошили беднягу насквозь. Бурый дождевик был изодран на спине, сквозь кровавое месиво белели осколки ребер. Гончар носком сапога перевернул труп и увидел малиновый сюртук. Да, это был Хэнк Форман.

Степан нашел в траве его "ремингтон". По виду револьвер почти ничем не отличался от армейского кольта, но казался немного тяжелее. На перламутровой рукоятке виднелись девять зарубок. Гончар засунул трофейный ствол за пояс, подозвал Тучку и отправился искать белую кобылу Хэнка.

Это было несложно. Подкрадываясь, Форман оставил за собой хорошо заметные следы, и по ним Степан вышел на вершину невысокого холма. Здесь было расстелено одеяло. Карабин "шарпс" опирался стволом на крестовину, как ручной пулемет на сошки. В ямке, под пучком травы, Гончар нашел флягу с холодной водой и наконец-то смог напиться вволю, мысленно поблагодарив неудачливого охотника за скальпами.

За холмом стояла белая лошадь. Поводья были привязаны к колышку, вбитому в землю. Степан ласково похлопал кобылу по шее и, перехватив повод, повел ее за собой в лагерь.

— Сегодня у нас на ужин конина? — спросил Коллинз, но ухмылка вмиг исчезла с его лица, когда он увидел развороченный патронташ Гончара. — Что случилось, Стивен?

— В меня стреляли. — Степан задрал рубашку, чтобы осмотреть бок. — Видите? Будет роскошный синяк. На дюйм выше — и я бы сейчас с вами не разговаривал.

— Кто стрелял?

— Он не успел представиться. Придется отправить за ним повозку, сам он прийти не может.

Гончар вдруг почувствовал, что не может дышать. Каждый вздох отдавался дикой болью в ушибленном боку.

— Что, больно? — спросил Коллинз. — Надо взять у Мамаши льда. Лучшее лечение — холод, покой и глоток виски. А насчет повозки… Не знаю, Стивен. Гонять мулов туда-сюда? Не проще ли его по-тихому закопать на месте?

— Тогда нам придется и кобылу съесть. По-тихому. Нет, полковник, ни к чему давать повод для новых сплетен. Пусть ребята отвезут тело в город и похоронят на кладбище. Может быть, его кто-то узнает. Например, шериф.

— Палмер вряд ли обрадуется такой посылочке, — заметил старик. — Не будет он приставать с вопросами?

— Не будет. Дело обычное. Парень стрелял первым, из засады. Я ответил. Мне повезло больше, чем ему. Какие тут вопросы?

— Хотите все делать по закону? — Коллинз поднес к глазам патронташ Степана. — Если бы пуля попала в снаряженные патроны, вы бы остались без печенки. Говорите, он стрелял из засады? А знаете, как на войне мы поступали со снайперами? Для начала их сажали на ствол собственной винтовки.

— Мы не на войне, — сказал Гончар.

— Не уверен, не уверен… — Коллинз перебросил патронташ через плечо. — Я сам отвезу его в город. А вы ложитесь. Я-то знаю, что такое легкая контузия. Минут через десять вы станете не таким добрым.

6. ОЖИДАНИЕ ДОКТОРА ФАРБЕРА

Полковник Коллинз проявлял редкую для католика терпимость к убийству и краже, но невыплату заработка считал тягчайшим смертным грехом. "Убивать иногда приходится, чтобы ценой одной жизни спасти десятки других, — говорил он. — Кража означает только то, что у имущества сменился хозяин, а это дело поправимое. Но когда один человек не заплатит другому за его труд, то он согрешит не против человека, но против Бога. Потому что в душе обманутого работника зарождается ненависть. Он ненавидит обманщика. Ненавидит плоды своего труда, присвоенные обманщиком. Он ненавидит сам труд. В конце концов, он может возненавидеть и Бога, который послал его на грешную землю с одной-единственной задачей — трудиться. Итак, задерживая выплату жалованья, вы совершаете смертный грех. Имейте это в виду, мистер Такер".

Гончар и сам понимал, что надо поддерживать энтузиазм строителей дороги материальным стимулом. Поэтому каждый понедельник его рабочие получали свои десять долларов. На других стройках расчет обычно производился по пятницам, и это вполне устраивало и тружеников, и содержателей различных заведений, которые окружали каждый рабочий поселок. Но в лагере Коллинза установились немного иные порядки.

Во-первых, здесь не было двух главных развлечений — карт и женщин. Чтобы перекинуться в покер или потискать крутое бедро, надо было потратить выходной на дорогу в город, да еще успеть вернуться к утреннему разводу. На такие подвиги после рабочей недели почти никто не решался.

Во-вторых, недельное жалованье строителя состояло из двух частей — пять бумажных долларов и пять золотых. Степан Гончар по себе знал, как тяжело расставаться с маленькой, но приятно тяжелой монетой, и был уверен, что строители волей-неволей станут обрастать накоплениями.

Каждое воскресенье он отправлялся в Маршал-Сити, чтобы принять ванну, провести вечер в салуне, а наутро, получив деньги в банке, вернуться обратно на стройку.

Вопреки опасениям Коллинза, шериф не стал приставать с вопросами. Наемный убийца был похоронен на городском кладбище, а на его арабке стала ездить жена Палмера. Гибель Хэнка Формана не привлекла к себе интереса обывателей, потому что горожане были слишком увлечены наблюдением за жизнью маленькой русской колонии, обосновавшейся в отеле Хилтона.

Все уже знали, что князь Салтыков пересек половину континента, от Северной Калифорнии до Вайоминга. Его отряд навестил все фактории, сохранившиеся после упразднения Русско-Американской компании. Компанию-то упразднили, но охотники, жившие на факториях, остались. Они продолжали добывать бобра и куницу и накопили огромные запасы пушнины. Какую-то часть мехов охотники вынуждены были продавать, чтобы обеспечить свое существование, но и то, что осталось, не могло уместиться в грузовые фургоны экспедиции. Впрочем, князь быстро нашел оптимальное решение. Пушнину свезли к реке и на плотах сплавили к ближайшему городу, который находился в каких-то трехстах милях, а там на нее нашлись оптовые покупатели. Примерно десятую часть выручки князь Салтыков выплатил охотникам. Такой кучи денег они в жизни еще не видели. Никто из них не изъявил желания вернуться в Россию. Они продолжали трудиться на своих факториях, но уже не как слуги государевы, а как вольные стрелки.

Те же деньги, которые остались в распоряжении князя, казалось, не представляли для него никакой ценности. Он расставался с ними легко, как будто это были не доллары, а разрисованные бумажки. И этим навсегда покорил сердца жителей Маршал-Сити.

Впрочем, были и такие, кто считал князя несусветным скрягой. Например, хозяина игорного дома денежный поток обошел стороной. Казаки сюда не заглядывали, а сам князь Салтыков и его помощник Домбровский, украшенный шрамом, ни разу не присели за карточные столы, предпочитая другой стол, бильярдный. Они оказались непревзойденными мастерами и бились только друг с другом.

Однажды Домбровский, натирая мелком кончик кия, окликнул Степана, наблюдавшего за игрой:

— Такер, а почему это вы ни разу не сыграли с нами? Говорят, вы никогда не промахиваетесь. Боитесь испортить репутацию?

Если бы это сказал кто-нибудь из местных, такую фразу можно было счесть вызовом. Но на дерзость иностранца не стоило обращать внимания, и Гончар только усмехнулся, ничего не ответив.

— А в самом деле, Стивен, — повернулся к нему шериф Палмер, сидевший рядом за стойкой. — Я никогда не видел, чтобы ты играл в бильярд.

— Не только ты, — сказал Степан. — Этого не видел никто.