Словом, поэт Дан прославился и, не мудрствуя лукаво, признался самому себе, что это приятно.

Тем временем Тиль мирно отсыпался у себя в номере.

И все покатилось своим чередом. Некоторое время Дан пытался изловить еще каких-то контрабандистов, но вскоре утихомирился. У Тиля состоялась еще одна беседа с наблюдающим врачом, на этот раз менее приятная, потому что закончилась она тоскливым прозаическим обследованием. После всех процедур Тиль и вправду почувствовал себя больным. Он совсем было собрался пожаловаться Дану, но тот опять исчез. Что за привычка, право слово...

Тиль плохо разбирался в законах детективных сюжетов, но интуиция подсказывала ему, что история будет иметь продолжение. Поэтому, когда наконец объявился его беспокойный друг, художник не дал ему и слова вымолвить:

- Молчи! Я и так знаю, что произошло. Сообщники пойманных преступников решили тебе жестоко отомстить...

Дан горько усмехнулся и сел к столу, обхватив голову длинными пальцами.

- Нет. Нет, мой милый наивный друг, все гораздо хуже.

- Куда уж хуже-то...

- Не было никаких контрабандистов...

- Как это не было? А нос мне кто расквасил? Да и я сам видел этот сундук с драгоценностями...

- Сундук... Как я мог клюнуть на эту дешевку! Мальчишка, сопляк, ничтожество...- Дан застонал и прихватил зубами край ладони, телесной болью унимая душевную.

- Да ты... ты успокойся прежде всего... связно изложить можешь?

- Заигрался в сыщика, идиот... а им только этого и надо было...

- Кому? Ничего не понимаю.

- Обвели нас вокруг пальца, вернее, меня, - ты тут ни при чем. Понимаешь, когда я приехал, они поняли мое настроение, поняли, что я буду везде совать нос и в конце концов что-нибудь да пронюхаю. Вот и решили предоставить мне такую возможность. На, мол, получай сундук сокровищ и живых натуральных преступников, играй на здоровье! Отвлекающий маневр, так сказать. Камуфляж. А я не догадался сразу. Правда, когда увидел эту груду золота, мелькнуло у меня подозрение: что-то уж больно декоративно все выглядит, как в старинном приключенческом романе. Перестарались немножко. Я понял, что все это смахивает на маскировку. Ну и конечно же, сразу возник вопрос: а что маскируют? От чего отвлекают нехитрой игрушкой не в меру любопытного поэта? И я стал искать...

- И нашел?

- Нашел.

Тиль помолчал и спросил несчастным голосом:

- Так мне что, одеваться?

- Да уж будь любезен. Сам понимаешь - как же я без тебя...

- Слушай, оставь меня в покое, а? Мне тут так хорошо было. Да и доктор говорит, что у меня расшатанные нервы, что, может, мне придется покинуть пансионат и лечь в клинику...

- Это тебе доктор сказал? А еще чем он тебя застращал?

- Ну зачем ты так, это милейший человек. Он позавчера со мной весь день возился. Облепили меня: всего датчиками, уложили в какую-то прозрачную трубу, вертели, крутили, дыши - не дыши. Работают люди! А ты в детектива играешь.

- И каковы результаты обследования?

- А, там много чего. Но главное, доктор считает, что у меня сложные глубинные комплексы на почве подавленных желаний. Причем с детства! Это точно: до сих пор помню, как мне жутко хотелось грохнуть об пол мамину фарфоровую супницу. Пришлось подавить. По сей день мучаюсь. Слушай, надо бы купить похожую посудину и грохнуть! Вдруг поможет?

- Не поможет. А доктор-то что говорит?

- А доктор-то как раз и говорит, что поможет! Желания, говорит, подавлять опасно, их надо реализовывать хотя бы в игровой ситуации. Соблазнительная теория, а?

- Да уж... Но мало ли кто чего пожелает? Вдруг я пожелаю в один прекрасный день прикончить метра? Ядрона?

- Да ну тебя. Доктор вот и предлагает лечение па новой, им самим разработанной системе. Еще нигде не-применяют.

- Я тебе сейчас покажу, что они тут применяют...

И художнику Тилю вновь пришлось .покинуть уютный номер и послушно отправиться вслед за своим неугомонным другом.

IV

А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке,

стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками! и

свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в

чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С

трюфелями?

М. Булгаков. Мастер и Маргарита

Поворот, еще поворот... Дан замер у немой - без; таблички - двери. Потом, осмотревшись, вложил в прорезь плоский ключ, нажал, и дверь открылась.

Друзья вошли в комнату, Тиль тут же наткнулся на какой-то шкаф. Дан шикнул на него и прошептал:

- Постой, привыкни к темноте, свет я включать не буду, опасно.

Постепенно Тиль различил довольно большое помещение, панели приборов, стойки, мониторы, два вращающихся кресла. В одно из них он осторожно опустился.

- Что это такое? И почему никого нет?

- Хозяева спят,- усмехнулся Дан,- и, будем надеяться, спят крепко.

- Откуда у тебя ключ?

- Я его... скажем, позаимствовал.

- Как? Не хочешь же ты сказать, что... украл?

- Нет, не хочу. Но я его действительно украл.

Тиль замолчал, с грустью размышляя о том, что общение с преступным миром явно подорвало моральные устои его друга.

Перед монитором располагалась наклонная панель с россыпью нумерованных клавиш, несколькими регуляторами и переключателями. Светился сиреневый глазок индикатора: панель запитана. Дан включил монитор. Когда замерцал экран, Дан сказал:

- Включаю номер первый,- и нажал крайнюю клавишу. Тиль ожидал увидеть все, что угодно, вплоть до зрелищ, официально запрещенных Комитетом Нравственности, но только не то, что появилось на экране, а именно: апартаменты метра Ядрона. Еще не успев ничего рассмотреть в подробностях, Тиль вскочил.

- Нет, нет, Дан, это невозможно. Что ты делаешь? Это же все равно, что подглядывать в замочную скважину!

- Слушай, ты, чистоплюй, - никогда еще Дан не говорил так со своим другом, - иногда замочная скважина очень расширяет кругозор. Подчас правду можно увидеть только через замочную скважину. Положись на годы нашей дружбы - я говорю тебе: это необходимо!

Что-то такое прозвучало в голосе Дана, что художник невольно смирился и взглянул на экран, показывающий метра Ядрона крупным планом. Метр Ядрон пребывал в полном одиночестве и был очень занят. Он ел.

Это было феерическое зрелище, отмеченное подлинным размахом. Маленький сухонький Ядрон, закутанный в роскошный малиновый халат, торжественно восседал в кресле за безбрежным столом. Стол, покрытый хрустящей белоснежной скатертью, являл собой законченное произведение кулинарного искусства и мастерства сервировки. Бронзовые подсвечники, перламутровый фарфор, цветы и зелень, тяжелые литые приборы, украшенные врезанными жемчугами, бокалы рубинового стекла и кубки из морских раковин, прозрачные блюда шлифованного горного хрусталя, поставец палисандрового дерева, инкрустированный самоцветами...

На длинном блюде алели океанические моллюски,. гарнированные померанцами и лимонами. Светилась янтарем заливная рыба чудовищных размеров. В сиянии мелко колотого льда стыли серебряные ведра с искристой икрой, по срезу пряного окорока сочилась мутная слеза. Запеченные в половинках устричных панцирей шампиньоны; шпигованная салом и чесноком печень, зажаренная над углями камина... Заморские фрукты, невиданные воздушные торты, корзины орехов, горы жареной птицы... Все это напоминало бред художника, пережившего жестокий голод, а потом всю жизнь писавшего натюрморты. И Ядрон все это ел.

Метр пребывал в состоянии почти религиозного экстаза. Глаза его полуприкрыты, щеки разрумянились, на лбу - росинки пота. Вот рука его потянулась еще за одним куском... затряслась, повисла в нерешительности и резко сменила направление, ухватив белый пласт рыбы. Вслед за рыбой метр отправил в рот горсть земляники, потом сразу же - мороженое, за мороженым кусок паштета из дичи.

Тиль почувствовал, что с него достаточно - к горлу уже подкатывала тошнота.

- Ну и как? - поинтересовался Дан.