10.

Появлению этого посетителя в "кабинете" Панова предшествовали шум и крики в коридоре, какая-то возня, потом дверь к нему распахнулась и расхристанный и растрепанный человек, ворвавшись в нее, бухнулся перед Пановым на колени. Он невольно вздрогнул и попятился. А расхристанный железной хваткой вцепился в его ноги и завыл, мотая головой: -- Родной... Только ты... Сынок единственный помирает. Только ты... Панов недоуменно взглянул на Мишу, появившегося следом и такого же расхристанного и разлохмаченного, -- тот только смущенно развел руками. Вдвоем они кое-как подняли незнакомца с колен (тот упирался и выл), усадили на кушетку. Миша сбегал за водой. Пока гость пил, стуча зубами о край чашки, Панов рассмотрел его получше. Незнакомец был одет в форму полковника авиации, только сейчас его форменная рубашка с погонами была расстегнута почти до пупа, а один погон висел полу оторванным -- Миша, по всему видать, стоял в коридоре насмерть. Кадык на загорелой шее полковника двигался судорожно; подождав, пока он покончит с водой, Панов решительно забрал кружку. -- Ну? -- спросил властно. -- Сынок... Пятнадцать лет... Все отказались, все... Только ты... -- полковник заплакал. -- Дмитрий Иванович, говорил я ему, -- с досадой заметил Миша. -- Только зря время терять... -- Родной... Полковник сполз с кушетки и вознамерился было снова встать на колени, но Панов с Мишей упредили. -- Машина хоть у вас есть? -- спросил Панов, поняв, что армия просто так не отвяжется. -- Такси. У подъезда, -- полковник сглотнул. -- Останешься за меня, -- повернулся Панов к Мише и виновато развел руками в ответ на его укоризненный взгляд...

* * * Его провели в комнату, маленькую, но светлую. По прозрачному исхудавшему лицу мальчика на койке в углу, его почти невесомым рукам, лежавшим поверх одеяла, Панов сразу понял, что Миша был прав. Но отступать было уже некуда. Он провел рукой над головой больного и невольно сморщился -- в ладонь полыхнуло так, что закололо в пальцах. Дальше можно было уже не обследовать, но добросовестно довершил начатое. Злое пламя билось только под теменем мальчика, но и этого было достаточно. Он уже привычно окутал этот огонь холодом, истекавшим из его рук, даже сделал это старательней обычного. Но усыплять больного не стал. Тот, в свою очередь, внимательно следил за его движениями. В глазах его сиял такой свет, что Панову стало как-то неловко. Ему уже не раз за эти недели доводилось встречаться с обреченными людьми; всегда это было неприятно и тягостно. В этот раз было иначе: он уже мог уходить, но почему-то не хотел этого. И он присел на стул рядом с койкой. -- Ну что? -- спросил больной. Голос у него был тихий, но звучный. Панов виновато развел руками. -- Безнадежно? Он молча кивнул. Почему-то сейчас он чувствовал себя неспособным на обычную успокаивающую ложь. -- Говорил я ему! -- с легкой досадой сказал мальчик, и Панов понял, что это он об отце. -- Знаете, сколько тут до вас побывало всяких... -- он замялся. -- Шарлатанов? -- подсказал Панов. Мальчик в знак согласия закрыл и снова открыл глаза. -- И я такой же? -- Нет... Вы -- нет, -- медленно выговорил больной. -- Я ощущал, как от ваших рук исходило... И боль совсем пропала. Знаете, хуже всего -- это боль. Просто невозможно. У родителей все деньги ушли на обезболивающие. Отец и машину продал... -- Больше не будет болеть, -- заверил Панов. -- Совсем? Он кивнул. -- Хорошо. Жаль только, что вы так поздно. А то у них, наверное, даже на похороны не осталось... Панов сглотнул. Мальчик проговорил это спокойно и деловито -- словно речь шла о ком-то другом. -- Тебя как зовут? -- спросил он больного. -- Игорь. А вас? -- Дмитрий Иванович. -- Приятно было с вами познакомиться. -- Мне тоже, -- невольно отозвался он и вдруг спросил: -- Тебе не страшно? -- Нет, -- спокойно ответил Игорь. -- Было немного в самом начале. Потом прошло. Плохо только, что это так долго. И родителей жалко: мама плачет, отец бегает, экстрасенсов всяких ищет... -- Теперь уже недолго, -- неожиданно для себя заверил Панов. -- Я знаю, -- мальчик еле заметно улыбнулся. -- Я это сегодня понял. Знаете, мне сон приснился: свет вокруг, такой яркий-яркий, и кто-то в белом меня зовет. Было хорошо и совсем не страшно. Мне даже стыдно стало, что я когда-то боялся. Человек не должен этого бояться... -- Это еще апостол Павел говорил, -- подтвердил Панов. -- Вы -- верующий? -- спросил Игорь. -- Не знаю, -- пожал он плечами. -- Крещеный. В детстве бабушка учила меня молиться, но потом я все забыл. И только раз, мне тогда было двадцать пять, вспомнил те молитвы. -- Почему? -- У меня был аппендицит и меня везли на операцию. Было очень страшно. -- Все прошло нормально? -- Не совсем. Хотя мне потом говорили, что случай был самый банальный. Но... Оперировал какой-то практикант, который все время пытался мне что-то не то отрезать. Хорошо рядом опытный врач стоял... Мальчик улыбнулся: -- Наверное, вы это чувствовали, поэтому и молились, -- подытожил он. -Знаете, я тоже раньше читал Библию и не понимал. И сейчас не все понимаю. Чувствую только, что за этим стоит нечто очень большое, даже великое. Человеку это тяжело постичь, поэтому, наверное, все и верят по-разному. -- А родители твои? -- Раньше не верили, но как я заболел... -- Игорь повернул голову, и Панов увидел в углу комнаты несколько икон. - Это хорошо -- так им будет легче все перенести. Только вот отец мучается, считает, что это его Бог наказал. -- Почему? -- Это давно было. Я только родился, отец с друзьями выпили с радости, и самолет к вылету он плохо подготовил. Тот и разбился -- людей много погибло. Следствие вины отца не установило, а сам он не признался -- боялся мать одну с маленьким оставить. Он мне сам все рассказал, стоял тут на коленях и плакал... -- А ты как считаешь? -- Я думаю, что он ошибается, -- Игорь вздохнул. -- Я считаю, что это было бы слишком просто. Как в американских фильмах: провинился -- получи наказание. Мне кажется: Бог наказывает по-другому. Вы ему скажите, чтоб не мучился, -- внезапно попросил он, -- вам он поверит. Панов кивнул. -- Сам я долго думал, -- продолжил Игорь, глядя на него своими сияющими глазами, -- почему мне такое? Почему сейчас, так рано? И долго не находил ответа. А потом вдруг подумал: хотел бы я прожить такую жизнь, как мой отец? И понял, что нет. Так может Бог просто спас меня, и это не наказание, а милость? Знаете, даже странно как-то: в Библии ясно написано, что человек не умирает совсем -- просто переходит в другую жизнь. А люди почему-то боятся. Плачут, по врачам бегают, целителям; готовы все отдать, чтобы промучаться здесь, на земле, еще немного. Странно, да? -- Они, наверное, не верят в то, что здесь все не кончается. -- И я так думаю, -- согласился мальчик. -- А вы вот верите? Панов снова кивнул. -- Вот видите! Это же так просто -- понять. Ведь если там ничего нет, то жизнь здесь теряет всякий смысл: зачем учиться, строить дома, покупать вещи... Ведь тебя скоро не станет, и все -- зря! Для чего тогда? Как это люди этого не поймут? Мальчик устало прикрыл глаза. -- Хочешь уснуть? -- Да, наверное. Устал. Хорошо, что мы с вами встретились и поговорили. Ведь так? Панов кивнул в очередной раз и положил руку на его лоб. Мальчик медленно закрыл глаза и задышал тихо и ровно. Легкая улыбка застыла на его губах. Панов встал и осторожно вышел. Полковник ждал его в коридоре. Глянул вопрошающе. Панов покачал головой. Полковник опустил взгляд. -- Не мучьте его больше, -- Панов положил ему руку на плечо. -- И не водите никаких экстрасенсов -- не поможет. И лекарств больше не надо -- он одной ногой уже там. Полковник задавленно всхлипнул. -- И сами не мучайтесь -- это не ваша вина. Тот самолет разбился совсем по другой причине. (Полковник поднял глаза -- они у него стали огромными.) Держите, -- Панов сунул ему в руку комок купюр, оставленных бугаем с видеокассетой, -они кстати оказались в кармане. -- Вам скоро понадобятся... -- За что? -- полковник смотрел на него, потрясенный. -- За сына, -- коротко ответил Панов...