Все это было шестьдесят лет назад, и если бы бруклинская бомба, проскользнувшая сквозь оборонную сеть из пучка частиц, имела хоть немного большую мощность или упала ближе Проспект-парка, сегодня его не было бы в живых. Странно, что он пережил ядерную войну, которой так долго боялись миллионы людей, просуществовал последнюю половину двадцать первого века и добрел до первых лет двадцать второго. Но еще более странно, что, испытав все это, он все еще тянулся в то время, когда война ушла в историю, став тем, что случилось давным-давно, в незапамятные времена, параграфом в учебниках, изучаемых скучающими и ленивыми школьниками, которые к тому же родились, когда от Армагеддона их благополучно отделяли пятьдесят лет.
Собственно говоря, он умудрился пережить почти все, что его окружало. То, что когда-то было его миром. Общества, в котором он родился и жил, больше не существовало. Оно было так же мертво, как викторианская эра, препровожденное в антикварные лавки, запечатленное на дурацких старых фото и древних, совершенно идиотских видео (теперь одним словом "МТВ" можно насмешить людей до колик).
И все же, вот он, во плоти, ходит и разговаривает, один в БУДУЩЕМ, хотя почти все, кого он знал, либо мертвы, либо ушли. Ах, Отважный Новый Мир, в котором водятся такие создания! Сколько раз он мечтал о том, чтобы очутиться здесь, подросток, тонущий в депрессии восьмидесятых, болтавшийся на изношенном, истертом конце выдохшегося века? Честно говоря, он заслужил это. Поделом ему, что его желание исполнилось, и он увидел чудеса БУДУЩЕГО собственными глазами. Разумеется, действительность, даже третья мировая война, не имела почти ничего общего с фантазиями, но со временем он понял, что так обычно и бывает.
Солнечные лучи пригревали лицо, значит, и в самом деле пора вставать, но прежде что-то нужно вспомнить... насчет сегодняшнего дня. Но он никак не мог собраться с мыслями и вместо этого тупо глазел в потолок, прослеживая крошечные трещинки в штукатурке, казавшиеся пересохшими речными руслами, тянувшимися по окаменелому миру: безводный, бесплодный, засушливый Марс вместе с крошечными оспинками-кратерами, сгустками краски - горами, широкими мертвыми морями - пятнами от протечек. И сам он - висящий над этим, подобно умирающему серому богу, древнему, гигантскому и разъедаемому ржавчиной.
Снизу раздался чей-то крик: первый живой звук дня. Затявкала собака.
Он приподнялся и, с трудом разминая кости, сел на край кровати. Освобожденный от его веса матрас стал медленно выпрямляться. Целые поколения любили, спали, рожали и умирали на этой кровати, не оставляя иных следов, кроме слабых отпечатков тел. Что произошло с ними, когда-то живыми и энергичными, свободно проносившимися по жизни косяками крошечных ярких рыбок в некоем странном аквариуме? Ушли Исчезли бесследно, не оставив следа Опустились на дно резервуара вместе с другими безымянными отложениями мира. Теперь они стали грязью. Осадком Отстоем.
Унесены.
Они ни на что не повлияли, ничего не достигли, не добились, никак не украсили жизнь, и их уход ничего не изменил. И неважно, жили они вообще или нет. скоро никто не вспомнит о них.
То же самое будет и с ним. Когда он навсегда закроет глаза, ямка в матрасе станет чуть глубже, только и всего. Это послужит ему мемориалом.
Но подобный мемориал будет предпочтительнее всех, на которые он может претендовать.
Старик, поморщившись, встал.
Прикосновение босых ступней к холодному деревянному полу дало толчок непослушной памяти. Вот что особенное в сегодняшнем дне!
- С днем рождения, - сухо обронил он. Слова прозвучали неуместно громко в пустой комнате.
Он оторвал от рулона бумажный халат, натянул, вышел в коридор и медленно похромал к лестнице. Сегодня суставы особенно сильно ныли, а в коленях с каждым шагом все острее пульсировала боль. Спускаться было куда труднее, чем подниматься. Кололо, жгло и саднило еще в сотне мест, но на такие пустяки он уже давно привык не обращать внимания. Главное, что он еще дышит! Неплохо для человека, который должен был умереть десяток-другой лет назад.
Цудак прошлепал через гостиную и направился по длинному коридору в кухню, где развернул запаянный в пленку кирпич ледникового льда, положил таять, вынул кофеварку и наполнил ее кофе. Кофе неуклонно дорожал, и достать его становилось все труднее по мере того, как разгоралась и тянулась бесконечная война между Бразилией и Мексикой, и это тоже было неприятно, хотя он, ни в коей мере не подходивший под определение богача, имел денег более чем достаточно, чтобы прожить в скромном комфорте остаток дней, и несомненно, мог позволить себе небольшие прихоти... Так или иначе, он уже пережил несколько докторов, пытавшихся уговорить его отказаться от кофеина.
Чарлз занялся приготовлением кофе, радуясь, что способен хоть на такую мелочь, что его руки действуют автоматически и густой аромат кофе начинает наполнять кухню.
В этот момент за спиной деликатно откашлялся камердинер, выждал положенное количество секунд и кашлянул снова, уже настойчивее
- Да, Джозеф? - со вздохом спросил Цудак.
- Восемь посланий, сэр, два от индивидов, не занесенных в файлы, шесть от организаций массовой информации и нет-групп, все требуют встречи или интервью. Сложить их в порядке получения?
- Нет. Выброси к черту.
Исполненное достоинства лицо Джозефа приняло озабоченное выражение.
- Несколько посланий было помечено грифом "срочно" второго уровня . начал он.
Цудак, раздраженно морщась, заткнул камердинера, и тот исчез на середине предложения. Несколько мгновений тишину прерывало только громкое бульканье и фырканье кофеварки. Цудак чувствовал себя немного виноватым за то, что так бесцеремонно избавился от Джозефа. Впрочем, это происходило довольно часто, без видимых разумных причин: в отличие от старика, боявшегося не дожить до утра, Джозефу было все равно, проснется ли он вообще или же пролежит отключенным час или даже тысячу лет. Единственное преимущество неживого организма. Чарлз едва не поддался искушению оставить Джозефа в таком состоянии, но передумал. Он еще понадобится сегодня, и кроме того, не хотелось самому возиться с посланиями.
Чарлз отдал команду на включение. Появился Джозеф. Вид у него был несколько укоризненный, по крайней мере, так показалось Цудаку, хотя, возможно, это была всего лишь игра воображения.
- Сэр, "Си-Эн-Эн" и "Ньюс Фид" предлагают оплатить интервью в сумме, подпадающей под категорию "от сносной до средней", если использовать установленные вами бизнес-параметры...
- Никаких интервью. И не соединяй меня ни с кем, какой бы высокий приоритет очередности ни имели звонившие. И я не желаю, чтобы ты надоедал мне по этому поводу, даже если предложения поднимутся до категории "чертовски хорошая".
Впрочем, вряд ли они зайдут так далеко, подумал он, переключая Джозефа в режим пассивного мониторинга и наливая себе чашку кофе. Наверняка кто-то хочет заработать на историях типа "Где они теперь?", ностальгические передачи, ничего особенного. Дата, вне всякого сомнения, появилась в определенных файлах двух десятков систем, но все это особого фурора не произведет - так, бессмыслица, болтовня, чтобы заполнить паузы - и, разумеется, не привлечет внимания акул пера и ветеранов прессы. В прежние дни, до Восстания Искусственных Интеллектов, перед тем как был установлен лимит на мощность компьютеров, они, возможно, сами справились бы со столь незначительным материалом, не потрудившись даже связаться с его героем. Теперь же какой-нибудь отброс человечества, проверявший сообщения на новостных файлах, вознамерился воскресить давно ушедшее.
Но Цудак облегчит задачу прессе. Он был так доволен собой, когда договорился, чтобы книга вышла в день его рождения. В интернете, разумеется, на его собственном сайте и на сайтах некоторых политических сторонников: первое печатное издание должно было появиться не раньше, чем через несколько лет. Все же, в полном соответствии с менталитетом большинства журналистов, сообщение о том, что пятидесятая годовщина публикации книги, вызвавшей в свое время некоторую общественную полемику и даже послужившей поводом для основания умеренно влиятельного политико-философского движения, пришлась на восьмидесятый день рождения автора, только добавит остроты к страничке рубрики "Где они теперь?" Журналисты, будь они из плоти и крови, кибернетическими системами или смесью того и другого, обожают легкую поверхностную иронию подобного рода. Еще один аппетитный пустячок, достойно сдабривающий историю.