Перед ним под стеклом лежали разрисованные фломастерами схемы производства экспериментального варианта «Иглы».

Коронид получала пятая лаборатория ГОИ со своего химического производства в Сертолово. Из него по заказам заведующих секторами экспериментальный заводик прессовал элементы будущих оптических систем и устройств.

— А они не являются секретными изделиями! — заявил Нестеровичу первый заместитель генерального директора. — Это наша интеллектуальная собственность и мы не собираемся топить ее в трясине государственных секретов! Ваше ведомство и без того режет нас без ножа, не дает публиковать и продавать результаты. Мы на вас в суд подадим! Опричники! Сатрапы!..

Зам был высоким толстым мужчиной, в блестящем костюме от Бриони, с огромной золотой булавкой поперек синего двухсотдолларового галстука.

"Цепи золотой ему не хватает, граммов на пятьсот. — подумал Нестерович. — И печатки с брюликами... Как раз был бы клиент для СЭБа <СЭБ — служба экономической безопасности УФСБ.>...".

Учет, однако, в ГОИ был на высоте.

Все детали из коронида, выпущенные заводиком для собственных нужд института, оказались в наличии. В цехе горячей прессовки капитан внимательно изучил производственный процесс и даже блеснул эрудицией перед начальником участка, правильно назвав полосу ультрафиолетового излучения в ангстремах, и дав понять, что знает характеристики спектра солнечного света.

— Вас нынче хорошо готовят. — сказал седой, как лунь, начальник участка.

— Я закончил матмех.

— Я тоже… Что же человек, закончивший матмех, делает в особом отделе?

Нестерович ходил по цеху в составе комиссии особистов.

— Он делает свою работу. Скажите, можно ли при наличии исходного композита изготовить обтекатель на другом подобном производстве?

— На другом? Вот вы куда ведете… Видите ли, мы применяем точные прессовочные формы, полученные экспериментально. Надо добиться минимальной толщины, чтобы избежать потерь излучения, и в то же время сохранить запас прочности с учетом абляции. Нашего обтекателя хватает на один полет — он стирается от скоростного напора воздуха. Кривизну еще нужно сохранить… А впрочем — все это блохи. На любом предприятии, оснащенном горячим прессом, можно сделать это, коллега. Не столь прецезионно — но работать будет. Вам этого официально никто не подтвердит, из рекламных соображений, но вы уж мне поверьте. Все они здесь прошли вот через эти руки…

И старик показал Нестеровичу темные морщинистые ладони.

Одним из сторонних заказчиков изделий из коронида было КБ «Аметист».

Здесь темно-серые колпаки различных размеров и форм, напоминающие мертвые ячеистые глаза насекомых, устанавливали в фантастические системы слежения, фотосъемок и самонаведения. Приборы выглядели слепыми: казалось невероятным, чтобы свет проникал через эту абсолютно непрозрачную керамическую структуру.

Сектор, модернизировавший бортовой координатор «Иглы», располагался в двух больших смежных комнатах старого здания. Здесь начальствовал другой старик — высокий, сгорбленный, тихий, с длинными, гнущимися во все стороны пальцами. На лацкане его затертого пиджака висел маленький значок лауреата Государственной премии. Разобранная головка самонаведения стояла на испытательном стенде в дальней, «черной комнате», стены которой были завешены черным бархатным материалом — для уменьшения засветок и фоновых отражений.

Нестерович уважительно рассмотрел сложную систему миниатюрных зеркал и отражателей, установленную в карданном подвесе с двумя степенями свободы. Здесь его студенческой эрудиции не хватало и он попросил показать, как работает головка.

Старик пощелкал переключателями стенда — засветился экран, имитирующий фоноцелевую обстановку в поле зрения «Иглы».

Капитану ничего не было видно, но головка вдруг пришла в движение, завертелся решетчатый диск-модулятор светового потока, зажужали привода, зеркала медленно двинулись сразу в двух плоскостях, отслеживая положение невидимой человеческому глазу цели.

— Скажите пожалуйста, а где все это изготавливается? — спросил Нестерович, достав большой блокнот и ручку, и набрасывая схему производственной цепочки.

— У нас есть свое производство, в третьем корпусе. — ровно дыша, тихим голосом ответил лауреат Госпремии, глядя почему-то вниз и в сторону.

— А собирается здесь?

— Нет, все там. Здесь мы только испытываем новые технические решения…

— И кроме этого образца, здесь других головок нет?

— Нет.

Лауреат был явно поражен псевдодемократическим синдромом и службу безопасности недолюбливал. Впрочем, капитану было на это наплевать.

— Да мы производим не всю головку! — пояснил ему в третьем корпусе еще один старик, толстый, лысый, краснощекий и невероятно общительный. — Мы зеркала получаем от ЛОМО, автоматику из Коломны! Наше дело — все состыковать, подрихтовать, если что не идет. Тяп-ляп — и готово!

Живчик засмеялся.

— И часто не идет?

— Бывает… Это как с женой — раз на раз не приходится!

— А куда отправляете готовое?

— На ЛОМО. Оно же головное предприятие в кооперации... Против ЛОМО нет приема!

— А они что делают?

— Стыкуют голову с ускорителем, комплектуют системой прицеливания, пусковым контейнером — и продают. Сейчас новый комплекс запустили, на автомобильном шасси. «Джигит» называется, слыхали? Только чур — не сажать меня за разглашение! Ха-ха-ха!

ЛОМО трясли тщательнее и дольше всех.

Весь складской учет сошелся в копеечку. Число полученных из Тулы ускорителей в точности соответствовало числу изделий «Аметиста» и числу ПЗРК на складе готовой продукции оптико-механического объединения.

Теперь Нестерович сидел и ел конфеты. Вся механическая часть работы была выполнена. Оставалась творческая, то есть божественная.

«Не очень похож я на Бога-творца, — подумал он, глянув краем глаза в зеркало у входа. — Не вполне похож. Так, на творчишку…».

В кабинет вошел старший оперуполномоченный Дмитриев, кучерявый темноволосый мужчина, страдающий одышкой. Сел за стол, замер, охватив голову руками.

— Хочешь чаю, Алексей Антонович? — предложил Нестерович.

Майор подставил чашку.

— Ты чего еще здесь?

— Бдю государственные устои. Сегодня мое бдение.

— А… ну-ну… — старший оперуполномоченный мельком глянул на ворох списков. — Это, кажется, называется гаданием на кофейной гуще.

— Скорее, на чайной заварке. Можно еще на конфетных фантиках.

— Отчего это молодые капитаны нашего отдела так влюблены в службу?

— Оттого, что молодых капитанов нашего отдела так воспитали родители. Как представитель государствообразующей нации, несу свое бремя.

— Что это за нация?

— Мы, славяне, разумеется. Ведь не все народы способны создавать государство. А оно есть не что иное, как оболочка, препятствующая ассимиляции нас другими государствообразующими народами.

— Имею сильные сомнения в наших способностях… — мрачно сказал Дмитриев.

— Чем это ты так расстроен? И, простите за бестактность, отчего от вас прет бензином, как от цистерны Лукойла? На заправке калымил?

— Я машину отцовскую сжег. — махнув рукой, ответил майор. — Отец у меня в Белоруссии жил, в прошлом году умер. Вот маманя и пристала — забери да забери машину. Ей хоть и пятнадцать лет, а бегает хорошо. Бегала…, — поправил он себя.

И Нестерович выслушал печальную повесть о том, как старший оперуполномоченный, свято чтя закон, предпринял попытку растаможить отцовскую «старушку». В результате ему насчитали пошлину в две с половиной тысячи евро.

Обозленный Дмитриев сжег машину тут же, под окнами помещения таможенного терминала.

— Ей красная цена — пятьсот баксов, да и то в базарный день!

— И что теперь?

— Говорят — все равно плати! Факт ввоза был, документально подтвержден — плати! А ты говоришь — государствообразующее!..

— Мытари всех времен и народов одинаковы. Могу тебя утешить только тем, что они не попадут в царствие небесное. Так Христос распорядился. И не ты ли ратовал за скорейшее пришествие на нашу землю порядка? Вот он наступает…