автора" (т. е. писателя) (10), и "смертью" индивидуального

текста, растворенного в явных или неявных цитатах, а в конеч

ном счете и "смертью" читателя, неизбежно цитатное сознание

которого столь же нестабильно и неопределенно, как безнадеж

ны поиски источников цитат, составляющих его сознание. От

четливее всего эту проблему сформулировала Л. Перрон

Муазес, заявившая, что в процессе чтения все трое: автор, текст

и читатель -- превращаются в единое "бесконечное поле для

игры письма" (332, с. 383).

Все эти идеи разрабатывались одновременно в различных

постструктуралистских теориях, но своим утверждением в каче

стве общепризнанных принципов современной литературоведче

ской парадигмы они обязаны в первую очередь авторитету Ж.

Дерриды. Как отмечает Пфистер, "децентрирование" субъекта,

уничтожение границ понятия текста и самого текста вместе с

отрывом знака от его референта, осуществленным Дерридой,

свело всю коммуникацию до свободной игры означающих и

породило картину "универсума текстов", в котором отдельные

безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и

на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью

всеобщего текста", который в свою очередь совпадает со всегда

уже "текстуализированными" действительностью и историей.

Концепция Кристевой в благоприятной для нее атмосфере

постмодернистских и деконструктивистских настроений быстро

получила широкое признание и распространение среди литерату

роведов самой различной ориентации. Она облегчила, и теорети

чески, и практически, осуществление идейной сверхзадачи по

стмодерниста: деконструировать противоположность между

критической и художественной продукцией, а равно и классиче

скую оппозицию субъекта объекту, своего чужому, письма чте

нию и т. д.

Каноническую формулировку понятий "интертексту

альность" и "интертекст", по мнению большинства западных

теоретиков, дал Р. Барт: "Каждый текст является интертекстом;

другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в

более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей

культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст пред

ставляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Об

рывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фраг

менты социальных идиом и т. д. -- все они поглощены текстом

и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него

существует язык. Как необходимое предварительное условие для

любого текста, интертекстуальность не может быть сведена к

проблеме источников и влияний; она представляет собой общее

поле анонимных формул, происхождение которых редко можно

обнаружить, бессознательных или автоматических цитаций, да

ваемых без кавычек" (90, с. 78).

"Эхокамера" и др.

Таким образом, мир,

пропущенный через призмы

интертекстуальности, предста

ет как огромный текст, в

котором все когда-то уже было сказано, а новое возможно

только по принципу калейдоскопа: смешение определенных

элементов дает все новые комбинации. Так, для Р. Барта любой

текст -- это своеобразная "эхокамера" -- chambre d'echos

(85, с. 78), для М. Риффатерра -- "ансамбль пресуппозиций

других текстов" (342, с. 496), и поэтому "сама идея текстуаль

ности неотделима от интертекстуальности и основана на ней"

(341, с. 125). С точки зрения М. Грессе, интертекстуальность

является составной частью культуры вообще и неотъемлемым

признаком литературной деятельности в частности: любая цита

ция, какой бы характер она ни носила, -- а цитирование якобы

всегда неизбежно, вне зависимости от воли и желания писателя,

227

ПОСТМОДЕРНИЗМ

обязательно вводит его в сферу того культурного контекста,

опутывает его той "сетью культуры", ускользнуть от которых не

властен никто (240, с. 7).

Проблема интертекстуальности оказалась близкой и тем

лингвистам, которые занимаются вопросами лингвистики текста.

Р.-А. де Богранд и В. У. Дресслер в своем "Введении в лин

гвистику текста" (1981) определяют интертекстуальность как

"взаимозависимость между порождением или рецепцией одного

данного текста и знанием участника коммуникации других тек

стов" (96, с. 188). Они выводят из "понятия самой текстуаль

ности" необходимость "изучения влияния интертекстуальности

как средства контроля коммуникативной деятельности в целом"

(там же, с. 215). Следовательно, текстуальность и интертексту

альность понимаются как взаимообуславливающие друг друга

феномены, что ведет в конечном счете к уничтожению понятия

"текста" как четко выявляемой автономной данности. Как ут

верждает семиотик и литературовед Ш. Гривель, "нет текста,

кроме интертекста" (218, с. 240).

Однако далеко не все западные литературоведы, прибе

гающие в своих работах к понятию интертекстуальности, вос

приняли столь расширительное ее толкование. В основном это

касается представителей коммуникативно-дискурсивного анализа

(нарратологов), считающих, что слишком буквальное следование

принципу интертекстуальности в ее философском измерении

делает бессмысленной вообще всякую коммуникацию. Так, Л.

Дэлленбах (126), П. Ван ден Хевель (374) трактуют интертек

стуальность более суженно и конкретно, понимая ее как взаи

модействие различных видов внутритекстовых дискурсов: дис

курс повествователя о дискурсе персонажей, одного персонажа о

другом и т. п.; их интересует та же проблема, что и Бахтина -

взаимодействие "своего" и "чужого" слова.

Классификация типов взаимодействия текстов по Ж. Женетту

В том же духе действо

вал и французский ученый

Ж. Женетт, когда в своей

книге "Палимпсесты: Литера

тура во второй степени"

(1982) (213) предложил

пятичленную классификацию разных типов взаимодействия тек

стов: 1) интертекстуальность как соприсутствие в одном тексте

двух или более текстов (цитата, аллюзия, плагиат и т. д.);

паратекстуальность как отношение текста к своему заглавию,

послесловию, эпиграфу и т. д.; 3) метатекстуальность как ком

ментирующая и часто критическая ссылка на свой предтекст;

гипертекстуальность как осмеяние и пародирование одним

текстом другого; 5) архитекстуальность, понимаемая как жанро

вая связь текстов. Эти основные классы интертекстуальности

Женетт делит затем на многочисленные подклассы и типы и

прослеживает их взаимосвязи.

Аналогичную задачу -- выявить конкретные формы лите

ратурной интертекстуальности (заимствование и переработка тем

и сюжетов, явная и скрытая цитация, перевод, плагиат, аллюзия,

парафраза, подражание, пародия, инсценировка, экранизация,

использование эпиграфов и т. д. ) -- поставили перед собой

авторы сборника "Интертекстуальность: Формы и функции"

(1985) (239) немецкие исследователи У. Бройх, М. Пфистер и

Б. Шульте-Мидделих. Их интересовала также проблема функ

ционального значения интертекстуальности -- с какой целью,

для достижения какого эффекта писатели обращаются к произ

ведениям своих современников и предшественников; таким обра

зом, авторы сборника противопоставили интертекстуальность

как литературный прием, сознательно используемый писателями,

постструктуралистскому ее пониманию как фактора своеобраз

ного коллективного бессознательного, определяющего деятель

ность художника вне зависи

мости от его воли и желания.

Цитатное мышление

Идею интертекстуально

сти нельзя рассматривать как

всего лишь побочный резуль

тат теоретической самореф