символических, языковых практик, или - культура. Частные изменения в ней всегда являлись и являются причинами, казалось бы, не соотносимых по масштабам с ними самими, войн.

Такие латентные войны продолжают тлеть в глубинах как бы благополучного знания о литературе, тогда как дихотомия столицы и провинции (центра и периферии, внутреннего и внешнего, души и тела, субстанции и атрибута, etc.) по прежнему своей оппозиционностью предполагают основание системе представлений словесных практик собственному описанию, вырабатывая его метафизику. Ее риторические стратегии очевидны, и нет надобности на ней останавливаться. И все же, возвращаясь к нашей теперь уже метафоре предместья и места как локуса подлинности, сокровища, накопления и консервации, обладающего двойной иллюзией культуры, заключенной одна в другой: а) возмещения за древнейшие, все еще глубочайшим образом ощущаемые отречения, понесенные в связи с культурой , и б) ее (культуры) религиозные представления, можно продолжить, что в определенный исторический период возникает институт искусства обозначая переход (Петер Бюргер) от высокого искусства к автономным системам производства искусства и его распределения. Факт автономности искусства, его подчиненности фетишам вечной красоты , истины несколько раньше был отмечен Вальтером Беньямином, писавшим о том, что шедевр (устойчивый термин в истории искусств) как высшая ступень художественного произведения возникает в результате попытки вывести искусство из экономических отношений капитализма, подчеркивая характер его уникальности по отношению с серийному производству массовой продукции. Однако именно статус шедевра и является единственным определяющим его буквальную, денежную стоимость фактором - этого более не будет никогда. Думается, что многие сегодняшние недоразумения в сферах художественного рынка имеют своей причиной определенное недопонимание смещения, произошедшего в последние несколько декад в области философии и служебной критики искусства. К тому же культура шедевра , институт искусства взыскует вообще некоей оси, столицы Столицы, акрополя, благодаря чему возможны были бы стройная система соподчинений, уровней, иерархий, некоего категорического корня,

причины бытия и в то же время познаваемость. На ум приходит Аристотелевская система, в которой материя есть принцип неопределенности и следовательно не есть сущее, бытие. В этой схеме лишь только материя, воссоединенная с Формой, получает индивидуальность, это-здесь . Таким образом искусство Столицы, Формы неизбежно вынуждено было обратиться к некоему основоположению себя. Что было нетрудно, поскольку история уже выработала то, что со временем превратилось из остова в exoskeleton, в концепцию субъекта, я , - субъекта как зеркала, отражающего Божественность или Разум или по крайней мере то, достигая чего мы обретаем целостность. Но главным является даже не утверждение, (а следовательно - сомнение) исследования субъекта, но то, как и посредством чего эти я связываются друг с другом - страхом ли смерти, любовью ли к добру, к нравственному закону и так далее. Классический модернизм был последней попыткой сохранить целостность такого центра, без которого институт культуры был бы разрушен варварами или же провинцией, перенявшей у кочевников их воинственный дух. Ведь, по сути, постоянно изгонявшееся из столицы на периферию (или - в бессознательное ) мировидение, возвратилось, исполненное желания лишь разделить иное знание, иные представления структуры я , письма, выражения и собственно искусства. Именно приход такого письма, такой критики и есть некое возвращение, но в совершенно ином качестве, в совершенно ином языке, пусть отдаленно, а подчас очень отчетливо напоминающем существующий. Однако несомненно одно - даже сосуществуя в одном теперь месте культуры, провинция и столица медленно превратятся в ту пыль, которая как споры рассеменит вокруг даже не знание, но только хотение преступить какой-то временной рубеж, желание в собственном рождении бесконечно долго наблюдать свою никогда не сбывающуюся смерть.

- Чья этимология связывает в последовательность процесс замещения, уплаты и настоящего, присутствия.

- Ценности. См. сакральные центры у Мирче Илиаде.

- О пороговости или лиминальности Виктор Тэрнэр пишет, что - [это состояния] "в промежутке между положениями, предписанными и распределенными законом, обычаем, условностями и церемониалом." Или же - "во время промежуточного, "лиминального" периода особенности субъекта двойственны - он проходит через ту область культуры, у которой очень мало или вовсе нет свойств прошлого или будущего состояния. В этой связи смотри мой "Эротизм за-бывания".

- Не секрет устойчивое мнение о тупости, малограмотности, отсталости провинции. А выражение столь долго бывшее в обиходе - "это провинциально!", несущее очевидное негативное отношение к таким образом оцениваемому явлению, говорит само за себя.

- Но здесь наблюдается странное противоречие - Столица, вопреки своей роли сама является зоной этнического смешения...

- A Thousand Plateaus, Gilles Deleuze, Felix Guattari, University of Minnesota Press,, 1987.

- создание поэтического фрагмента и казнь в какой-мере являются в обществе действием одного ряда.

- Зигмунд Фрейд, Избранное, 1 том, Overseas Publications Interchange Ltd, London, 1969, стр.197.