Коллектив молчал.
— А может, не стоит? — неуверенно подал голос клавишник.
Котов проворчал: «Не стреляйте в пианиста»…
Осипов будто только ждал возражений.
— Не стоит? — повысил он голос. — А это мне нужно? А с долгами рассчитаться, а новые костюмы купить стоит или не стоит? Нас в этих скоро приглашать перестанут. А разбитый микрофон, а микшерский пульт?..
Коллектив молчал.
— Так разве кто-нибудь против? — бодро сказал Котов.
Как стало понятно, Осипов рассказал не все. Музыкантам предстояло играть не в банкетном зале, не в кафе и даже не на частной даче, а в бассейне. В огромном бассейне с десятиметровой вышкой и пустыми трибунами.
Здание оздоровительного центра принадлежало виновнику торжества, сухонькому улыбчивому старичку с хвостиком на затылке и все замечающими глазками. По тому уважению и робости, с которыми говорили о нем присутствующие, называвшие его дядей Гошей, было понятно, что этот старичок многого стоит.
Гости были в вечерних туалетах и сидели за пышно накрытыми столами, расставленными вокруг бассейна. Между столами сновали нанятые официанты, в слабенький микрофон произносились тосты, и раскатистое невнятное эхо гуляло под высокими сводами.
Музыканты расставили инструменты на маленькой импровизированной сцене, переоделись в костюмы и стали ждать. Мужчина, представившийся распорядителем, сказал:
— Сидите здесь, на трибуне, будьте готовы в любую минуту. Если что-то потребуется, махните официанту. Но напиваться раньше времени не советую: тут есть люди, которые очень, очень нервные. Надо работать в полную силу. Если надо в туалет, терпите до перерыва.
Чувствуя себя виновным и ответственным за происходящее, Осипов немедленно подозвал официанта. Через минуту на лавочке трибуны, невидимая за бортиком, развернулась скатерть-самобранка. Все, кроме Котова, выпили для храбрости коньяку и закусили бутербродиками с икрой. Когда выпили по второй, и Котов снова проигнорировал, Лисовский поинтересовался:
— Котов, ты в порядке? Играть сможешь?
— Не понял? — с вызовом ответил Котов. — А что случилось?
Осипов и Лисовский переглянулись и пожали плечами.
Пришел распорядитель и через барьер сообщил, что обязательная торжественная часть закончилась и теперь, пока гости закусывают, можно поиграть что-нибудь спокойное, для фона. Пятидесятилетних, кое-где с проседью, музыкантов он называл ребятами, а они по привычке не обижались.
«Ребята» вышли на сценку, взяли инструменты и с отсчета заиграли «Странников в пути» — медленную, комфортную тему из репертуара Фрэнка Синатры.
Гостям это понравилось: галдеж и женский смех зазвучали громче, активнее зазвякала посуда. Попурри из спокойных, переходящих из одной в другую мелодий продолжалось еще с полчаса, лишь изредка прерываясь для произнесения необязательных, но глубоко прочувствованных каким-нибудь созревшим для этого гостем тостов. Котову запомнились только обрывки вроде того: «Дядя Гоша дал нам все…», «Больше, чем своего мужа…» и «Если хоть одна падла скажет про него плохо…»
Постепенно атмосфера праздника становилась все более непринужденной: сидящие за столами перекрикивали друг друга, несколько пар и один пьяный вышли танцевать на площадку перед оркестром.
Вскоре танцевала уже половина гостей, репертуар стал более знакомые и ритмичным, Лисовский запел. Музыкантам посыпались заказы, сопровождаемые щедрыми чаевыми. Подошел распорядитель и сделал особый заказ.
— А сейчас, — провозгласил он в полной тишине, — любимая песня дяди Гоши!
Жующие сделали умиленные лица и отложили вилки. Над подернутой табачной дымкой голубой гладью бассейна полилось нежное органное вступление «A Whiter Shade Of Pale».
«Он всегда плачет, когда слушает эту песню», — предупредил распорядитель, и «ребята» старались как могли.
Дядя Гоша действительно прослезился, смахнул платком слезу и, когда музыка стихла, в возникшей на несколько секунд вежливой тишине похлопал в сухонькие ладошки, выжидательно смотревшие на него гости развернулись к оркестру и шумно зааплодировали, выкрикивая «браво!»
Потом, в перерыве, распорядитель рассказал, как однажды дяде Гоше не понравилось исполнение песни, и он велел немедленно, у него на глазах, вырезать вокалисту его гланды. И это почти случилось, и только заступничество одной дамы спасло несчастного, который после этого потрясения совсем уже никогда не мог петь.
Услышав эту историю, Вадик Лисовский, хотя и обладал абсолютным слухом, во втором отделении сходу взял фальшивую ноту, но это была уже другая песня и другая программа. Дядя Гоша удалился к себе в офис, находившийся в «деловой» части комплекса, чтобы кое-что кое-с-кем обсудить.
А публика начала гулять по-настоящему. Гости скинули смокинги дамы переоделись в купальные костюмы, и все попрыгали в воду. Оркестр вдарил рок-н-роллы, шум и визг поднялись невообразимые.
Ближе к утру кто-то начал блевать прямо в бассейн, и воду пришлось менять. Когда старую воду слили, из душевых со смехом и визгом выбежала преследуемая кавалером подвыпившая дама и с разбегу нырнула в пустой бассейн. С множественными переломами ее унесли в «скорую», а в тщательно вымытый шлангом резервуар снова пустили воду.
Во время одного из перерывов, пока его товарищи угощались на трибуне, все еще трезвый как стекло Котов отправился искать туалет. Душевая, через которую он проходил, состояла из ряда кабинок, в каждой из которых было в полу сливное отверстие. Чтобы не усложнять себе задачу. Котов зашел в одну из кабинок и расстегнул ширинку.
Но едва только он начал осуществлять задуманное, как рядом в проходе послышались голоса.
— Нет, нет, — говорил один, — этого не будет, один раз сказал — все. Лучше, как говорят фраера, платить налоги и спать спокойно. Я устал, больше не могу. Передай своему дяде, что я выхожу из игры.
— А ну стой, — тихо сказал второй. — Не торопись в ментовку, Спортсмен, надо еще поговорить.
— Не о чем мне с тобой говорить, Бек. Лучше посторонись, пока я не размазал тебя по стене как поганку.
— Ладно, иди, — примирительно заговорил Бек. — Я и сам уже устал от всего этого. Мне бояться нечего, я сам в этих делах почти не путался. Если про меня спросят, скажи, что я тоже вышел из игры.
— Правильно, Шамиль, — подхватил Спортсмен, — хватит уже лизать пятки этому психопату. Честную жизнь начинать никогда не поздно. Ты ведь правда, еще не по уши увяз в этом дерьме?
— Правда, правда, парень. Проходи вперед, я за тобой…
Подождав немного, Котов выглянул в проход, и волосы у него поднялись дыбом: здоровенный парень, наверное тот самый, которого называли Спортсменом, стоял на коленях, неуклюже привалившись лицом к стенке душевой кабины, а над ним стоял худощавый тип с изрытым оспинами бледным лицом и вытирал окровавленный нож. Из раны убитого струйкой пульсировала кровь и уходило в сточное отверстие. Убийца потянулся к крану и пустил воду из душа.
Дрожа всем телом, Котов метнулся к выходу.
— А, черт, — прошептал Бек, подставлявший руки под струи воды, — этот лабух из оркестра, он все видел…